Как-то в рождественский сочельник, незадолго до сумерек, Габриел Граб вскинул на плечо лопату, зажег фонарь и пошел по направлению к старому кладбищу, ибо ему нужно было докончить к утру могилу, и, находясь в подавленном состоянии духа, подумал, что, быть может, развеселится, если тотчас же возьмется за работу. Проходя по старой улице, он видел через старинные оконца яркий огонь, пылавший в каминах, и слышал громкий смех и радостные возгласы тех, что собрались возле них; заметил суетливые приготовления к завтрашнему пиршеству и почуял немало аппетитных запахов, которые вырывались с облаком пара из кухонных окон. Все это было — желчь и полынь для сердца Габриела Граба, а когда дети стайками вылетали из домов, перебегали через дорогу и, не успев постучать в дверь противоположного дома, встречались с полудюжиной таких же кудрявых маленьких шалунов, толпившихся вокруг них, когда они взбирались по лестнице, чтобы провести вечер в рождественских играх, он злобно усмехался и крепче сжимал рукоятку своей лопаты, размышляя о кори, скарлатине, молочнице, коклюше и многих других источниках утешения.

В таком приятном расположении духа Габриел продолжал путь, отвечая отрывистым ворчанием на добродушные приветствия соседей, изредка попадавшихся ему навстречу, пока не свернул в темный переулок, который вел к кладбищу. А Габриел мечтал о том, чтобы добраться до темного переулка, потому что этот переулок в общем был славным, мрачным, унылым местом, куда горожане не очень-то любили заглядывать, разве что средь бела дня и при солнечном свете, поэтому был не на шутку возмущен, услышав, как юный пострел распевает какую-то праздничную песню о веселом Рождестве в этом самом святилище, которое называлось Гробовым переулком еще в дни старого аббатства и со времен монахов с бритыми макушками. По мере того как подвигался дальше и голос звучал ближе, Габриел убеждался, что этот голос принадлежит мальчугану, который спешил присоединиться к одной из стаек на старой улице, и для того, чтобы составить самому себе компанию, а также приготовиться к празднеству, распевал во всю силу своих легких. Габриел подождал, пока мальчик поравняется с ним, затем загнал его в угол и раз пять-шесть стукнул фонарем по голове, чтобы научить понижать голос. Когда мальчик убежал, держась рукой за голову и распевая совсем другую песню, Габриел Граб засмеялся от всей души, дошел до кладбища и запер за собой ворота.

Поставив фонарь на землю и сняв куртку, он спрыгнул в недоконченную могилу и работал с большим рвением около часа, но земля промерзла, и не очень-то легким делом было разбивать ее и выгребать из ямы. И хотя светил месяц, но, будучи совсем молодым, проливал мало света на могилу, которая находилась в тени церкви. Во всякое другое время эти препятствия привели бы Габриела Граба в очень мрачное и горестное расположение духа, но, положив конец пению маленького мальчика, он был так доволен, что почти не обращал внимания на ничтожные результаты, и, покончив на эту ночь со своей работой, заглянул в могилу с жестоким удовлетворением и чуть слышно затянул, собирая свои вещи: