Он приехал в Тальниковый под вечер и очень обрадовался, узнав, что почта уже приготовлена и можно, не задерживаясь, сразу отправиться обратно. Он взял пачку писем и, ловко перебирая их пальцами, пробегал глазами адреса. Когда взгляд его упал на конверт с фамилией Марты, Егорка от неожиданности вздрогнул. Он подбежал к окну и стал рассматривать письмо на свет. Чем внимательнее он вглядывался в номер полевой почты, тем тревожнее становилось у Егорки на душе. Цифры «3636» прыгали, мелькали перед глазами. То ему казалось, что тройка стала на место шестерки, то шестерка — на место тройки. Он протер рукавом глаза, и только тогда убедился, что это была старая полевая почта Павлика, так знакомая ему, Егорке, но почерк на конверте был чужой. Кто-то другой писал Марте из воинской части, где Павлик воевал.

Егорка быстро собрал письма, наспех засунул их в мешок, завязал потуже, взвалил на плечи и решительно зашагал к выходу.

С тяжелым чувством поднимал он оленей. Ему показалось, что они встают лениво, нехотя, и выражение глаз у них такое, словно они говорили: «Переночуем, Егорушка, в Тальниковом, ну куда нам теперь спешить...» Да и сам Егор понимал, что спешить ему теперь не нужно, что никогда не поздно сообщить Марте худую весть — он ничуть не сомневался, что с Павликом случилась беда, может быть, он убит, и командир части сообщает об этом Левидовой.

Топорков вышел провожать Егора и, глянув на багровый горизонт, предупредил:

— Смотри, Егор, как бы пурга не застигла!

— Ничего, товарищ начальник, проскочу, олени у меня быстрые... — упавшим голосом ответил Егор.

Закат действительно пылал очень ярко. Багровые краски разлились по всему дальнему горизонту. И хотя зимняя природа была полна тишины и смирения, опытный глаз северянина по самым незначительным приметам улавливал близость пурги. В другой раз Егорка не поехал бы на ночь глядя обратно в Вилюй, переждал, а нынче, испытывая сильнейшее желание хотя бы на короткое время остаться одному, заторопился. Дорога длилась обычно часов пять-шесть по безлюдным, необжитым местам, среди высоченных гор и девственной тайги...

Егор ни разу не брал в руки остол, не свистел на оленей своим лихим неподражаемым свистом, который всегда подбадривал рогачей. Они шли быстрым шагом, перебирая тонкими мохнатыми ногами, звонко постукивая копытами по твердой, почти ледяной тропе. Порою они сами переходили на легкий, неторопливый бег, и Егорка притормаживал нарты ногой, словно хотел, чтобы дорога длилась как можно дольше.

Занятый своими думами, Егор не заметил, как сгустились сумерки. Почти отпылал закат, лишь слабые всполохи держались над горной грядой, покрытой потемневшим снегом. Но недолго длились и сумерки. Из-за леса выплыла полная луна, и вокруг стало светло, как днем.