Это мы заставили его встать и поддернуть черные трусы, словно ковбойские штаны, и сдвинуть на затылок одним пальцем кепку, словно безразмерный стэтсон — медленно так, заторможенно, — и когда он пошел к сестринской будке, было слышно, как его голые пятки высекают искры из кафеля.

Только под конец — когда он разбил стеклянную дверь и вошел, и сестра повернулась к нему с ужасом на лице, навсегда вытеснившим любое другое выражение, и закричала, когда он схватил и разорвал на ней халат, и она снова закричала, видя, как вырвались на свободу два необъятных шара с сосками, До того огромных, что никто и помыслить не мог, таких теплых и розовых, — только под конец, когда официальные лица поняли, что трое черных только стоят и смотрят и не думают вмешиваться, так что им самим придется отбивать сестру, и все эти доктора, инспектора и медсестры накинулись на него, отдирая его мощные красные пальцы от белой плоти ее горла, оттаскивая его в лихорадочном возбуждении, только тогда он дал понять, что он уже не прежний выдержанный, волевой, уверенный в себе человек, выполняющий трудную работу, которую никто за него не сделает, нравится ему это или нет.

Он издал крик. В последний момент, когда он завалился навзничь, обратив к нам перевернутое лицо, перед тем как его придавила к полу свора белых халатов, он позволил себе закричать.

Это был крик загнанного зверя, в котором смешались страх и ненависть, бессилие и ярость, крик, каким могли кричать енот, пума или рысь; предсмертный крик загнанного и подстреленного зверя, на которого набросились собаки, когда его уже больше ничто не волнует, кроме себя самого и своей смерти.

Я задержался еще на пару недель, посмотреть, что будет. Все менялось. Выписались Сифелт с Фредриксоном, вопреки медицинским рекомендациям, а еще через два дня ушли трое других острых, и еще шестеро перевелись в другое отделение. Было большое расследование нашей вечеринки и смерти Билли, и врача уведомили, что он может написать заявление по собственному желанию, а врач уведомил их, что им придется поднапрячься, если они хотят выпихнуть его.

Старшая Сестра взяла больничный на неделю, и какое-то время ее замещала маленькая сестра из беспокойного; это дало ребятам возможность многое поменять в правилах отделения. К тому времени как Старшая Сестра вернулась, Хардинг успел отвоевать старую душевую и играл там с ребятами в блэк-джек, пытаясь придать своему тонкому высокому голосу раскатистый тембр зазывалы, как у Макмёрфи. Он как раз банковал, когда услышал, как щелкает замок входной двери.