Мы все вышли из душевой ей навстречу, чтобы спросить о Макмёрфи. При виде нас она отскочила на пару шагов, и мне даже подумалось, что она даст деру. Лицо у нее посинело и опухло, и левый глаз совсем заплыл, а шею закрывал большой бандаж. На ней была новая белая форма, еще надежней скрывавшая ее грудь и еще более накрахмаленная. Кое-кто из ребят усмехнулся ее новому облику; несмотря на все свои старания, она не могла скрыть того, что была женщиной.

Хардинг с улыбкой подошел к ней и спросил, что стало с Маком.

Она достала из кармана блокнотик с карандашом, написала: «Он вернется» — и показала нам. Бумажка дрожала в ее руке.

— Уверены? — спросил Хардинг, взглянув на бумажку.

Мы слышали разное: что он разделался с двумя санитарами в беспокойном, взял у них ключи и сбежал; что его снова отправили на работную ферму; и даже что сестра, замещавшая отделение в отсутствие врача, назначила ему какую-то особую терапию.

— Вы вполне уверены? — переспросил Хардинг.

Сестра снова достала блокнотик. Она двигалась скованно, и ее рука, белая как никогда, царапала слова на бумаге, точно рука механической гадалки.

«Да, мистер Хардинг, — написала она. — Я бы не стала говорить того, в чем не уверена. Он вернется».

Хардинг прочитал это, затем разорвал бумажку на мелкие клочки и бросил в сестру. Она вздрогнула и подняла руку, закрывая опухшее лицо.

— Горазды же вы лажу гнать, леди, — сказал ей Хардинг.

Она уставилась на него, и ее рука дернулась к блокноту, но затем развернулась и пошла в свою будку, убирая блокнот с карандашом в карман.

— Хм, — сказал Хардинг. — Похоже, наш разговор слегка не удался. Хотя, когда тебе говорят, что ты гонишь лажу, какой письменный ответ ты можешь дать?

Она попыталась вернуть отделение к прежним порядкам, но это оказалось непросто, когда шумный дух Макмёрфи носился по коридорам, на собраниях звучал смех, а в уборных — пение. Она не могла подчинить отделение своей воле, царапая слова на бумажках. И теряла пациентов одного за другим. После того как выписался Хардинг и его забрала жена, а Джордж перевелся в другое отделение, нас осталось только трое из тех, кто был на рыбалке: я. Мартини и Скэнлон.

Я бы уже ушел, но слишком уж уверенно держалась сестра; она как будто ждала очередного раунда, и мне не хотелось его пропустить. И настало утро, через три недели после того, как забрали Макмёрфи, когда сестра сделала последний ход.

Входная дверь открылась, и черные ребята вкатили каталку, с табличкой в ногах, сообщавшей жирными черными буквами:

МАКМЁРФИ, РЭНДЛ П.