Гайдышев перехватил мой взгляд и вызвался стрельнуть курева у дагестанца.

Возвратился он с одной сигаретой и смущенно объяснил, почему другую не дали:

— Ты, говорит, сразу две курить будешь? Я говорю — товарищу вон, в очках.

— А он? — Это было уже интересно, вряд ли горец отказал из скупости.

— А он спрашивает: у него только зрение слабое или ноги тоже? В общем, вот. — Коля с сожалением протянул мне сигарету.

— Спасибо, — отказался я, — сам схожу.

Али уже ждал меня. Едва я приблизился, стараясь не наступить на расстеленную бурку, как он протянул на широкой ладони пачку «Примы», довольно подзамусоленную, но сделал это с таким радушием, точно бы предлагал рог за мое здоровье.

— Кури, дорогой!

Я поблагодарил, спросил наконец, отчего он сидит на полу.

— А что?

— Вот же есть свободные скамейки.

— А зачэм?

— Но ведь холодно, должно быть, на полу?

— Пачему?

Я пожал плечами. Раз так говорит, значит, не холодно.

— Садись попробуй! — предложил он. — Я чабан, пирвычка такой. К земле ближе.

Коля Гайдышев, нетерпеливо посматривая в мою сторону, истомился ждать и подошел тоже.

— Садись! — пригласил дагестанец и впервые улыбнулся за все время. — Дорогой гость будишь!

Наверное, будь Коля в другом настроении, до него дошел бы комизм этой ситуации, но он настолько углублен был в себя, что действительно сел, с трудом подогнув ноги.

Дагестанец стал задавать предусмотренные ритуалом знакомства общие вопросы, обращаясь то и дело ко мне как к старшему, и мне ничего не оставалось тоже, как опуститься сначала на корточки, а потом уж незаметно для самого себя перебраться на бурку. Никаких особых неприятностей в настоящем у Али не было, были только в прошлом и, возможно, ожидались в будущем. Ему, как и Гайдышеву, хотелось выговориться, но горский этикет не позволял первым вступить в беседу. Сделав это открытие, я отметил, что на собеседников мне везет нынче, как никогда.