– Интересно, – сказала Мэри, – почему мама считает, что эти шляпы больше подходят для воскресных выходов, чем наши повседневные уборы.

– Понятия не имею, – с горечью ответила Корделия. – Они выглядят гораздо хуже, а стоят так же мало.

– Возможно, – сказал Ричард Куин, – это потому, что по воскресеньям люди должны быть хорошими и добрыми, а значит, вероятнее всего, они отнесутся к ним, а также ко всему остальному более благосклонно.

Когда мы придумывали снисходительные слова, которые люди могли бы сказать о наших шляпах, вошла мама.

– Право же, ваш папа очень рассеян, хоть и не настолько, как вы, дети, дня не проходит, чтобы вы что-нибудь не потеряли. Оказывается, он забрал из редакции какие-то ключи. Кто-нибудь из вас видел три ключа, связанных красной тесьмой? Что ж, тогда я поищу в папином кабинете.

Она так обрадовалась, что человек из редакции оказался не кредитором, что нам захотелось уйти в церковь, но было уже слишком поздно. Так что Констанция и Розамунда отправились в свою комнату, чтобы закончить какое-то шитье; а Корделия, сдвинув брови и важно глядя вдаль, объявила, что пойдет к Бе-а-три-че, как она по-прежнему называла мисс Бивор, чтобы обсудить с ней что-то насчет назначенных на будущую неделю концертов; а Ричард Куин достал из щелей дивана три мячика и отправился в сад, но начал жонглировать еще прежде, чем покинул дом, и продолжал, спускаясь по ступеням. Мы с Мэри подбросили монетку, чтобы решить, кому достанется фортепиано, я победила, и она ушла наверх со своей тетрадью по гармонии. Когда я осталась одна, комната показалась мне настолько наполненной папой, что мне едва хватило сил взяться за гаммы. Но не успела я дойти до ми мажор, как Кейт привела еще одного гостя и сказала, что он пришел к маме, но та еще занята с человеком из редакции. Я пожалела, что маме придется его увидеть. Что бы папа ни сделал этому грустному человеку, он этого не вынес. Если папа взял у него деньги, то эта сумма была для него слишком существенной. Если папа обманул его доверие, то и до того ему слишком часто причиняли боль.

Я постаралась сделать все, чтобы он почувствовал себя как дома. На столе лежала «Библия в Испании» Джорджа Борроу, и я спросила, читал ли он ее. Я объяснила, что нам очень понравились «Лавенгро» и «Цыганская рожь», но за эту книгу мы долго не брались, потому что название казалось нам нравоучительным, но Ричард Куин сказал, что попытка не пытка, и мы взяли ее в библиотеке, и она оказалась самой замечательной из всех. На этом я остановилась, потому что больше сказать было нечего. Он не ответил, но обратил на меня темно-карие глаза, блестевшие, словно непрожаренная яичница. Я подумала, что у него, скорее всего, плохо со здоровьем. Наконец он прочистил горло и сказал, что нет, он не читал «Библию в Испании», но часто о ней слышал. Потом наступило молчание.