Лорейн (как Элис): Мой муж; брат моего мужа переехал к нам, а потом еще мой племянник приехал пожить с нами какое-то время. И всем им постоянно были нужны накрахмаленные рубашки...

Терапевт: И как так вышло, что вы взяли на себя заботу обо всех этих мужчинах?

Лорейн (как Эдис): Ну, я думаю, это было просто... мы жили в большом доме во времена Депрессии с тринадцатью людьми, и это было просто, просто принимали людей в дом... Я никогда не хотела, чтобы кто-то остался без дома.

Терапевт: Никто не должен пережить то, через что пришлось пройти вам.

Это утверждение терапевта резонирует с давним решением Элис, хотя слова довольно отличаются. Изначально Элис решила: «Я никогда не буду такой, как они». От этого решения крошечный шаг к «Я никогда не буду относиться к другим так, как они относились ко мне», и это легко превращается в «Ни с кем нельзя обращаться так, как обращались со мной. Никто не должен страдать так, как страдала я». И вместе с этим последним преобразованием Элис создала перечень, который раздувает пламя того самого гнева, который она поклялась никогда не выражать.

Лорейн (как Элис): Именно. Это было так ужасно.

Терапевт: (пауза) Расскажите мне еще раз о том, как вы раздражались и читали нотации своим детям, о сарказме и так далее. Потому что это выглядит как нарушение вашего решения никогда не сердиться.

Отметив контраст между тем, что должно было быть и что было по факту, контраст между тем, как обращались с Элис и как она пообещала обращаться с другими, терапевт теперь возвращается к теме нарушенного решения.