Лорейн (как Элис):
Я рассказываю им об овсянке Либби Дженкинс.
Терапевт: Ваши дети были неблагодарны?
Терапевт:
Ваши дети были неблагодарны?
Лорейн (как Элис): Ничего не могу с этим поделать! Не, не могу ничего с этим поделать. Они просто... это просто вырывается из меня.
Лорейн (как Элис):
Ничего не могу с этим поделать! Не, не могу ничего с этим поделать. Они просто... это просто вырывается из меня.
Гнев Элис провоцируется не столько воспоминаниями о своем собственном опыте, сколько тем, что ее дети не признают, что она хорошая мать, и не отдают ей должное. Для Элис было небезопасно сердиться на свою мать тогда, в прошлом, потому что ей был нужен защищающий и заботливый родитель. Все эти годы она удерживала свой гнев скрытым и затаенным, и, наконец, нашла для него мишень. Приведет ли ее исследование гнева в адрес своих детей к его исходному источнику? Если да, то это будет еще одна причина продолжать держать в фокусе то, как она воспитывала Лорейн.
Терапевт: Да. И каково это, когда дети не ценят те теплые пальто, которые вы им покупаете? Или не ценят то, что у них есть своя комната?
Терапевт:
Да. И каково это, когда дети не ценят те теплые пальто, которые вы им покупаете? Или не ценят то, что у них есть своя комната?
Лорейн (как Элис): Они просто не понимают.
Лорейн (как Элис):
Они просто не понимают.
Терапевт: И чего они не понимают?
Терапевт:
И чего они не понимают?
Лорейн (как Элис): Они не понимают, каково это было для меня. Я не хочу, чтобы они это понимали. Я не хочу, чтобы они знали такое.
Лорейн (как Элис):