Господин Опперман начал терапию после попытки самоубийства из-за мучительного страха, что он болен СПИДом. В то же время, будто нуждаясь в этом страхе и неуверенности, он постоянно откладывал тест на антитела. Когда он наконец его прошел и результат оказался положительным, т. е. он узнал, что инфицирован, он первым делом отреагировал чувством большого облегчения, так что возникло впечатление, будто его страх перед тестом был страхом перед отрицательным, а не положительным результатом.

Другой пациент, господин Квальтингер, тут же реагировал на отрицательный результат теста фантазией, что он отравился средством для защиты древесины, с которым работал, чем он и объяснил свои мнимые физические симптомы, в которых он явно нуждался и которые хотел сохранить (оба примера в: Hirsch, Herrmann, 1988).

У примерно 40-летнего новоиспеченного обладателя собственного дома развился невроз сердца незадолго до въезда в новый дом со своей семьей. Он мог наблюдать переезд из палаты больницы, находившейся неподалеку. Там ему не смогли поставить диагноз, способный его удовлетворить, и он буквально ходил от врача к врачу, становясь все депрессивнее и неспокойнее. Однажды он впал в совершенную эйфорию, когда врач сообщил ему, что «мертвая почка» на рентгеновском снимке могла стать причиной всех его страданий (Hirsch, 1989 и др.).

Когда врач говорит ипохондрику: «Мы все обследовали, по существу вы здоровы!» — пациент реагирует агрессией и чувством, что его не понимают. Он убежден, что его недостаточно основательно обследовали, может быть, перепутали лабораторные данные, он чувствует, что его плохо лечат, и идет к следующему врачу. Он ведь нездоров по существу и хочет, чтобы его мучения поняли. Но если эти мучения понять как экзистенциальный страх, находящий свое выражение в тревоге, связанной с телом, т. е. подобравший себе ложную локализацию, то такая реакция не помогает справиться с ним, напротив, этот базовый страх — а именно страх перед жизнью — становится еще тяжелее выносить. Именно поэтому так тяжело подобрать терапевтический подход к ипохондрику, ведь он хочет получить от врача подтверждение своей соматической фантазии, чтобы его увидели как физически больного, но с параноидальной недоверчивостью следит, чтобы никто не отобрал у него эту идентичность.

Склонность ипохондрика к отстранению и тревожному наблюдению за собой точно внесли свой вклад в понимание Фрейдом ипохондрии как нарциссического заболевания. Из-за избыточной эрогенности затронутого органа все либидо — отвлеченное от внешних объектов — направляется на задетый ипохондрией участок тела («К введению в нарциссизм» / Zur Einführung des Narzissmus, Freud, 1914c). Ипохондрия, таким образом, становится третьим актуальным неврозом наряду с неврастенией и тревожным неврозом. Фрейд естественным образом понимает тело как часть «Я» и не может принимать во внимание другую составляющую двойственной функции тела, а именно его объектный аспект. После чтения «Введения в нарциссизм» Лу Саломе пишет Фрейду, что посредством ипохондрического страха нарушается гармоничное нарциссическое базовое чувство единения с телом. На ее взгляд, это изменение отношения к собственному телу, которое вдруг противопоставляет его нам вполне сознательно как «объект, который больше не является идентичным нам, как нечто за пределами; даже самая маленькая часть тела, которая болит, вдруг ощущается как чужеродное тело, человек с возмущением отличает себя от него, как от чего-то враждебного (Freud, Andreas-Salom, 1966, S. 27).