Толстой, собственно говоря, толкует не об искусстве, а о человеке в искусстве – о душевном и духовном достоинстве и человека, производящего произведения искусства, и человека, воспринимающего эти произведения. Толстой видит человека в соотношении с произведением искусства. И вот прежде всего под каким углом зрения:

«Искусство, поэзия: «Для берегов отчизны дальней» и т. п., живопись, в особенности музыка, дают представление о том, что в том, откуда это исходит, что-то необыкновенно хорошее, доброе. А там ничего нет»(54.13). То есть нет души творца (см. 52.276). Ведь дело в том, что "художник поучает не тому, чему хочет, а тому, чему может"(52.127). Если он "духовный кастрат"(54.93), то он ничего не может, кроме мнимодушевности.

Как часто талант художника умело используется им не для того, чтобы передавать другим богатство своей души и мысли, а выражает себя в умении вызвать в людях восхищение своими мыслями и чувствами.

“Особенный ум и дарования нужны бывают не для познания и изложения истины, а для придумывания и изложения лжи”(67.276).

Человек "владеет языком, даже талантом писателя и отчасти благодаря этому совершенно не рассуждают^*), не боятся неправды и даже не интересуются вопросом о том, правда ли, неправда то, что пишут"(57.190).

^*) Толстой обобщает и потому в рукописи письма слово "рассуждают" переправлено из "рассуждает".

«Есть сердечная духовная работа, облаченная в мысли… И есть работа мысли без сердца, а с чучелой вместо сердца, это то, чем полны журналы и книги»(53.23).

^*)Скажем, сентиментальными. Сентиментальность, по определению Толстого, это "выражение неиспытанного чувства"(71.363).

^*)И все они одного и того же толка. Первое – заимствование ("поэтично – значит заимствовано"), заимствовано из прежде в мнимой душе созданного и ставшего привычным. Поэтичностью, заимствованиями мнимая душа размножается, как клетка делением. Второе – подражательность действительной жизни, которая стирает грань между действиями в мнимой душе и действительной жизни и тем самым позволяет мнимой душе заволакивать подлинную жизнь и ее узурпировать. Третье – поразительность, со своими приемами неожиданности, контрастов, новизной невиданного, редкого, сокрытого, ужасного или чудесного, нервически воздействуя на человека, использует физиологию в качестве пробойного орудия мнимой души; вызванное мнимой душою физиологическое действие люди принимают за свои душевные движения, и дело сделано. И четвертое – занимательность, интересность, в основе которой лежит либо неудовлетворенное любопытство, либо умственный интерес разгадывания. И то и другое свойственно праздной душе или душе, находящейся на отдыхе. И потому искусственное вызывание этих душевных явлений само собою вводит душу в режим праздности, в котором власть и царство мнимой души.