Я ПОЛНОЦЕННЫЙ

В моей жизни нет большего источника радости, вдохновения и мудрости, чем жена и дети. Задумайтесь на минуту о детях. У них нет концепции социальной нормы, и хотя они постепенно социализируются, на первых порах они еще неопытны. Дети самовыражаются в полной мере, потому что буквально неспособны управлять своими эмоциями. Они такие, какие есть, им не нравится то, что им не нравится, — и это выражается в нормальной, хотя и возмутительной разборчивости в еде и в протестах против укладывания в кровать. У детей нет доспехов. И, если быть честным, именно их отсутствие создает самые теплые воспоминания.

Буквально вчера я играл с детьми в бассейне. С нами было несколько друзей, и вдруг мой двухлетний сын выскочил из воды, снял плавки, подбежал к живой изгороди, раздвинул ноги и начал писать. Он впервые писал стоя и восторженно вопил: «Смотрите, смотрите! Я писаю как папа! Я писаю как папа!» Потом внезапно и моя четырехлетняя дочь подбежала к нему, приняла ту же позу и стала писать тем же способом (на удивление, неплохо целясь), выкрикивая ту же фразу. Мы все здорово посмеялись; я дал им обоим «пять», слегка запачкав руки мочой, и сказал, что горжусь ими обоими. Это самые важные моменты в нашей жизни, и они — какими бы странными ни казались — напоминают мне обо мне самом в их возрасте, когда я еще не носил доспехи.

Теперь подумайте о нас — о родителях, о взрослых, присутствующих в жизни наших детей. В любой подходящей ситуации мы всегда напоминаем детям об их внутренней, безусловной ценности. Мы говорим им, что они могут быть кем угодно, любить что угодно, писать так, как им хочется, потому что в своей основе, на клеточном уровне, они прекрасны и полноценны. (Конечно, мы люди и не всегда можем вести себя идеально. Но сознательно подходя к родительству, мы знаем, насколько детям важна наша поддержка и постоянное напоминание им о том, что они нужны нам такими, какие они есть.)

Другими словами, мы не критикуем детей, как критиковали когда-то себя. Мы не требуем, чтобы они были более успешными, уверенными и смелыми; мы не призываем их тренировать тела, чтобы заслужить нашу любовь. Мне достаточно обычности Майи и Максвелла. Мне достаточно в них всего. И каждый раз, повторяя им это, я вспоминаю, что должен сказать то же самое и себе.

Если я поощряю детей быть самими собой, мне тоже можно быть самим собой.

Если я поощряю детей любить то, что они любят, мне тоже можно любить то, что я люблю.

Если я поощряю детей верить в то, что они полноценны, какими бы ни были, мне тоже необходимо верить в свою полноценность.