— Как же Олег? Ты же пошла с нами ради него.

— Ты так думаешь? — прищурилась Волчица. — Может быть, я отправилась ради тебя? Но ты же у нас неприступный воин, герой, кружащий голову девушкам. Только и мечтаешь, что о своей Гулльвейг. Видел, как на тебя смотрела эта девчонка?

— Кто, тролль?

— Да. Просто пожирала взглядом. Берегись, я тоже хищница.

Она обвила руками мою шею, потянула к себе, и мы вместе упали на кровать. Илва принялась меня целовать, жадно впиваясь в губы заостряющимися зубами. Олег за стеной всхлипнул сквозь сон и замолчал.

— Прекрати!

Я прижал руки Илвы к подушке, отстранился, а затем мягко прикоснулся губами к ее щеке. Целуя, опустился на шею. Надолго припал к ямке над ключицей, где чувствовалось, как колотится ее сердце. Илва едва слышно застонала. Ее руки ослабли, она прекратила вырываться.

— Мне не нравится твоя рубашка, — сказал я. — Ты должна ходить в шелках, а не в грубом полотнище. Как развязываются эти веревки на груди?

— Неумеха, ты затянул узел. Ой, а теперь разорвал.

— В нашем мире рубашки тонкие и нежные, как твоя кожа. Шелк течет между пальцами, когда ты гладишь ладонью, а затем освобождаешь то, что под ним. Вот так.

— Я люблю, когда ты рассказываешь про свой мир.

Ее рубашка соскользнула на пол, задев стоящую на стуле свечу. Мы очутились в жаркой темноте, наполненной стонами и звуками поцелуев.

— Гулльвейг, — шептал я.

— Я не Гулльвейг, — говорила Волчица. — Скажи мое имя, — просила она.

— Илва, — отвечал я.

— Еще, говори его еще.

Ее кожа была мягкой, и зубы больше не заострялись…

Потом мы сидели и молча слушали жучка-древоточца.

— Знаешь, — сказала Илва. — Я вспомнила себя, когда мы проходили в Призрачный город. Вспомнила, — задумчиво повторила она, перебирая пальцы на моей руке. — Я — воровка. Обыкновенная воровка. Раньше таких называли медвежатниками. Нет, я не хакер — специализировалась на сейфах с механической защитой. Может, слышал о краже на выставке бриллиантов в Николаенске три года назад?

— Ты?