Но в тот момент мне было не до того. Как сейчас помню –  шёл мелкий дождь, будто само небо оплакивало нашу потерю. На похоронах Алисы из родственников присутствовала лишь её мать – грустная и тихая женщина, ссутулившаяся от свалившейся на её узкие плечи тяжёлой ноши. Она почти не плакала, но постоянно повторяла одну-единственную фразу: "мой бедный воробушек..." Глядеть на неё спокойно не было никаких сил. Мы по очереди подходили к ней, пытаясь утешить, но слова были бессильны в этот день. Дольше всех с ней общалась Лена, которую мы по привычке продолжали звать Аурой. Никнеймы остались при нас, никуда не исчезнув при общении, напоминая о том, при каких обстоятельствах мы познакомились, и называть друг друга по имени ни у кого язык уже не поворачивался. Только для Алисы сделали исключение.

Представители Корпорации – двое в тёмных строгих плащах, демонстративно держались в стороне. Они понимали, что сейчас лезть с соболезнованиями и разговорами о компенсации, мягко говоря, чревато. Уж слишком недобрые взгляды бросала в их сторону наша маленькая компания.

Печенька и Тип-Топ не пришли, хотя я точно знаю, что оба остались живы – видел их мельком в реабилитационном центре. Им приходилось намного сложнее, так что безопасников никто не винил. Это мы вольные люди, куда захотели, туда и пошли. Ну, почти.

Так что на фото нас оказалось всего четверо. Напрочь сбривший свой гребень хмурый Ящер, Аура, со слезами на глазах, сильно похудевшая Джули, которую врачи едва вытащили с того света. и, собственно, я сам…

– Милый, ты спать идёшь? – мягко и участливо спросила Камелия за моей спиной.

Она всегда так говорила, когда видела, что я смотрю на фото или просто пялюсь в пустое пространство. Понимает, и старается помочь, а мне оттого только хуже…

– Нет, я ещё посижу немного, – голос мой предательски дрогнул. – Не жди меня, ложись.

Камелия вздохнула и подошла ко мне, обняв за плечи. Из-за объёмного живота ей становилось всё тяжелее ходить, но перенести спальню на первый этаж она категорически отказывалась, предпочитая каждый вечер подниматься по лестнице на второй. А я не мог, не находил в себе сил с ней спорить, хоть и читал о вредности излишних нагрузок. Мда, Глеб Игоревич будет ещё тем богатырём, весь в своего отца…

– Я знаю, что тебе пришлось очень тяжело, – она с трудом наклонилась и поцеловала меня. – Ты изменился. Я всё понимаю. Но я по-прежнему люблю тебя и верю, что у нас всё будет хорошо. Спокойной ночи, не засиживайся допоздна.

Я не смог ответить – горло сдавил спазм, но Камелии не нужно было слов. Повернувшись, она тихонько пошла к лестнице, поддерживая одной рукой округлый живот. Мне бы встать да помочь, но вместо этого я снова уставился на экран. Не могу, просто не могу!