Светлый фон

Вдогонку за ним, из переднего ряда вышли два воина, что тащили в руках кожаное кресло и письменный стол.

— Хангвил! — остановился напротив меня Эстир — Боюсь, некогда объяснять, да и вряд ли ты поймешь, но мне очень надо, чтобы ты притворился домашним котом.

— Уа?!

— Чего?! — удивился танк — Опять нажрался?

— Герман, Герман… — сипло произнес Глас — Признайся, что никогда не искал моей дружбы. И боялся быть у меня в долгу…

— Ясно. Точно нажрался.

— … а теперь ты пришел ко мне и говоришь: «Дон Корлеоне, мне нужна справедливость». Но ты просишь без уважения. И не предлагаешь дружбы.

Наконец-таки осознав, что происходит, я не смог удержаться и громко заржал.

— Ну как? — Глас уселся в кресло и аккуратно положил Хангвила на колени.

— Бесподобно — ответил я — «Будьте моим другом, Крестный отец».

— Хорошо — просипел тот — Однажды, хоть этот день может и не настать, я попрошу тебя оказать мне услугу, но до того дня прими справедливость, как подарок в день свадьбы моей дочери. Фух! Так! Ну всё. Вроде бы в образ вошел. Оператор, десять секунд!

Сбоку от меня протиснулся вперед мужик и навел на Эстира объектив камеры.

— Признаю — улыбнулся я — Только ты способен превратить любую напряженную ситуацию в содомию и фарс.

— Между прочим, это была идея Гундахара. Сам бы я ни за что не решился снимать, сидя спиною к надвигающейся армии. Безумие чистой воды. Однако для наших целей вполне подойдет.

— Три… два… один…

Всего мгновение и новоиспеченная звезда новостных хроник скорчила фирменную гримасу Марлона Брандо, а затем откинулась на спинку кресла, ласково почесывая рыжее пузо.

Как и шаман, Хангвил вошел в образ буквально за долю секунды. Причем сделал он это профессионально. Да так, что даже Станиславский бы сказал: «Верю!».

— Интересно, кого он спародирует в следующий раз? — шепнул мне на ухо Герман — Пабло Эскобара?

— Не поверишь, но я тоже почему-то об этом подумал. Более того, я не удивлюсь, если для убедительности он наберет тридцать лишних кило.

Тем временем между нами и армией Небесного Доминиона оставалось не более двух километров.