Эта нежность похожа на сахарный сироп, заливающий с ног до головы. Мирослав – единственный в мире человек, который дарит мне эту чертовски необходимую нежность.

– Ты такая красивая, Принцесса, – шепчет он негромко, кусает за мочку уха. Мурашки бегут по телу, огненный шар становится еще жарче, на смену прерывистому дыханию приходят снова громкие несдержанные стоны. Оргазм все ближе и ближе, меня накрывает с головой, все вокруг плывет, сил не остается вообще ни на что…

– Я не могу больше… – шепчу в полубреду, сжимаюсь в преддверии сладкого финала и вскрикиваю громко, когда сильный оргазм настигает меня, заполняя все мое тело жарким огнем и разрывая меня на мелкие кусочки.

Я выжата как лимон, прижимаюсь к Мирославу, который кончает следом, и буквально повисаю в его руках, чтобы не упасть.

Мне уже неловко. Все, как я и предполагала! Неловко, но… но так хорошо.

Я не представляю теперь, как после такой откровенной близости не только тел, но и душ, можно вообще оказаться в других руках…

Клянусь, если у нас с Мирославом ничего не выйдет, я останусь одна до конца своих дней. Потому что от одной мысли, что меня касаться будет не он, – передергивает.

– Мишка устроит скандал, – шепчет Мирослав мне на ухо, поглаживая по ребрам, животу и груди. Не отпускает, дарит ласку, заставляя буквально мурлыкать в его руках. И я мурлыкаю. Отдаю ему свое наслаждение, дарю то, чем хочется делиться.

– Почему? – не понимаю, что он имеет в виду. Переспрашиваю совсем тихо, потому что голос охрип от стонов.

– Ты кричала, он решил, что тебя обижают. Но видел, что ты только со мной и чужих тут нет. Наверх ему нельзя, он скулит там уже двадцать минут у лестницы в недоумении, что происходит. – Мирослав усмехается мне в шею, запуская очередной табун мурашек. Эти минуты такие… важные. Я не хочу, чтобы эти мгновения заканчивались когда-либо. Не хочу… Так хорошо, что плакать хочется.

– Надо успокоить Мишку. Почему ему нельзя наверх?

– Он уличный пес, а тут спальни, кровати. Ему тут нечего делать.

– Только поэтому?

– Исключительно.

– Мишка! – нахожу в себе силы крикнуть, окончательно теряя голос. – Поднимайся ко мне, папа ругать не будет!

– А папу кто-нибудь спросил? – Мирослав больше смеется, чем говорит строго, но вряд ли он очень доволен моей выходкой. Я разлагаю дисциплину, да?

– Он волнуется там… – пытаюсь давить на жалость, и это срабатывает!

– Веревки из меня вьешь, – ворчит он. – Знаешь же, что не могу тебе отказать, и пользуешься этим. Нельзя так делать, Сонечка, я стану каблуком, – посмеивается, а потом все-таки сам зовет Мишаню, разрешая ему подняться наверх. – Миша, сюда!