Скрип снега мы разобрали все – практически одновременно. От опушки приближался отец, тащил на плече нечто большое и темное. Следом двигался, настороженно озираясь, его спутник. Подошли, встали в свете фар. Папа брезгливо стряхнул с плеча тело. Я как-то сразу сообразила: именно тело. И точно – того самого пассажира чужой машины. Жалеть его не было ни сил, ни настроения.

Карл фон Гесс прошел к двери, нырнул в салон, предоставив полицейским осмотр тела и иные заботы, предписанные их службой. Его спутник тоже устроился в тепле, сразу нашел взглядом детей и переместился к ним, надеясь помочь в лечении.

– Новое правило надо ввести, – виновато поморщился отец, не глядя на Евсея Оттовича. – Всякому дознавателю по этим делам выдавать блокираторы магии. Мы его взяли живым, но при первой же попытке заговорить он умер. Разрыв сердца, это не лечится. Практически как случай с джинном: защита от утечки сведений.

– Смотреть детей будешь? – уточнил Евсей Оттович.

– Твой Петров не такой уж плохой врач, – покачал головой отец. – Сейчас им нужен отдых. Утром передам их на попечение Ленке. Она, знаешь ли, выхаживает лучше всякого мага, в ней тепла много. Что могу сказать… Их то ли ждала, то ли страховала моторная дрезина. Еще добавлю. Было две волны. Ренка, как я понимаю, по машине врезала, а вот на дрезине запасная «пятнашка» сработала по невезению, присланному из дворца. Так что искать нам здесь больше нечего и некого.

– Ясно, – кивнул Корш. – Отвезу вас домой и стану собираться к Диване с докладом. И думать, что следует говорить во дворце. Как бы автомобильный пробег не сорвался. Потапыч расстроится. Спасибо, Карл, твоя дочка меня охраняла усердно, серьезный она у тебя человек.

Приятно… Я сперва возгордилась, но потом сразу опомнилась, отпустила наконец-то руку Корша и забилась в уголок. После холода чужой беды, после всех впечатлений этой ночи меня неодолимо сборола усталость. И я заснула. Как мы ехали обратно, как я попала домой и кто хлопотал, переодевая меня, не знаю.

Сразу наступило утро. Солнечное, золотое, сияющее. Рядом сидела Екатерина Федоровна, я опознала ее присутствие еще в полудреме, по тихому напеву. Она часто мурлыкает под нос мелодии.

– Доброе утро, тетя Катя, – назвала я ее по-домашнему, она очень это любит.

– Здравствуй, душечка, – отозвалась она. – Здорова ли? Мама твоя велела сидеть тут всем по очереди, караулить твой покой. И мы исполняем. Она, боже мой, сегодня исключительно строга. Объявила Евсею Оттовичу, что вчера у вас в семье родилась тройня, что детей никуда увозить нельзя. Под козырек взял и убежал документы выправлять.