— Нынешний продавать станем? — уточнил Додик.

— Пока погодим.

Денег хватит на безбедную жизнь, даже если вовсе больше делом не заниматься, и на приданое дочерям Соломон Вихстахович отложил, и на иные надобности. Нет, бедность им не грозит, тем паче что Софочка к состоянию относилась прерачительно.

— Тогда… если я в Сорбонну попробую? — Додика волновал прежде всего вопрос учебы, ибо себя продолжателем отцовского дела он не видел, а Соломон Вихстахович, понимая сына, не неволил его. — По деньгам оно не сильно дороже выйдет…

Софочка тихо вышла, оставив мужчин обсуждать пренеприятные нынешние дела. Ей предстояло объявить об отъезде девочкам. И сделать это следовало так, чтобы не ввести их в волнение. У Розочки поклонник образовался, девочка вполне заупрямиться способна, младшенькие-то обрадуются, а ей…

С другой стороны, воды.

Заграница.

И отъезд ненадолго… сперва ненадолго, а там оно видно будет.

Вечером Соломон Вихстахович, плеснувши коньяку, который потреблял исключительно по особым случаям, перелистывал бумаги. Одни отправлялись в стол, другие — в огонь, благо камин горел ровно, третьи уходили в папку, которую он вознамеревался забрать с собой. По-хорошему и их следовало бы сжечь, но…

Пригодятся. Как бы оно дальше ни повернулось, а все одно пригодятся.

Разобравшись с делами текущими, благо во всех был порядок, Соломон Вихстахович подвинул к себе лист. Подумал… ах, до чего нехорошо с Лизаветушкой вышло. И пусть договор свой он исполнил, да и ныне перевел ей остаток денег, однако…

Предупредит.

А дальше пусть сама думает, оставаться ей или тоже куда уехать.

Если вдруг захочет продолжить, то управляющему Соломон Вихстахович четкие инструкции оставил, не обидят.

Лизавета маялась мигренью.

Напасть эта, весьма приличная для девиц благородного сословия, прежде обходила ее стороной. А ныне… то ли волнения причиной были, то ли полуночные обсуждения, затянувшиеся до самого рассвета, то ли еще какая напасть случилась — тетушка баила, что мигрени приключаются при растущей луне, которая на корни волос влияние оказывает, — но голова болела изрядно.

Лизавета морщилась.

Терла виски и старалась сдержать мучительный вздох, тем паче что обе княжны выглядели пресвежо.

— Будешь? — шепотом поинтересовалась Одовецкая, сунув в руку фляжку. А Лизавета приняла, наклонилась и хлебнула, что было наверняка неразумно, но… от мяты полегчало.