Были там и иные травы, но…

— Погоди, сейчас подействует. — Одовецкая протянула фляжку и Таровицкой, которая тоже не стала отказываться. — Надобно еще продумать, в каком порядке выступать станем.

— Сперва ты… про медицину и все такое. После я… и Лизавета уже в конце с предложениями. Как вчера и собирались. Волнуешься?

Лизавета пожала плечами.

Волновалась. Немного.

Или много?

Все ж выступать перед высочайшим собранием — совсем иное, нежели перед сокурсниками, да и присутствие ее императорского величества несколько смущало. Но что делать? Как ни странно, но травы пошли на пользу. Боль не исчезла, скорее уж попритихла, позволяя Лизавете оглядеться. Надо же, а она и не заметила, когда все переменились столь чудесным образом.

Платье из темно-синего полотна доставили утром с настоятельною рекомендацией оное платье примерить. Было оно впору. Сидело преотлично. И широкий матросский воротник с белой полоской смотрелся вполне себе уместно, как и крупные квадратные пуговицы. К платью прилагались коротенькие перчатки и туфельки на устойчивом низком каблуке.

И только теперь Лизавета поняла, что синие платья с этими вот квадратными пуговицами достались всем. В них сидела и мрачная Залесская, которая привыкла выделяться, а ныне и броши не заколола, и Одовецкая, крутившая пуговичку с презадумчивым видом, и Таровицкая. Что характерно, на последней платье удивительным образом гляделось легкомысленным.

Лизавета моргнула.

Но девиц в синих нарядах меньше не стало. Воротнички, каблучки… когда сказано было, что Ламанова конкурсантками займется, Лизавета, честно, думала об ином, но… вот такое… они на институток похожи. И кажется, эта мысль пришла в голову не только ей.

— А… — Лизавета потерла висок. — Что происходит?

— Ничего. — Таровицкая ковыряла остывшую овсянку. — Просто кто-то решил, что выделяться надо не нарядами…

Принимали их в личных покоях ее императорского величества, в кабинете императрицы, комнате преогромной, на четыре окна, три из которых выходили на дворцовую площадь. Стены и мягкая мебель здесь были крыты светло-голубой дама с белыми узорами, отчего комната казалась еще более светлой и просторной. Задняя часть ее имела полукруглую форму, равно как и огромный диван, вытянувшийся вдоль нее. На диване и устроилась императрица, казавшаяся еще более хрупкой, чем при первой встрече. Окруженная фрейлинами и придворными дамами, она удивительным образом умудрялась не потеряться в пестрой толпе их. И смотрела, казалось, прямо в душу… то есть казалось так наверняка не одной Лизавете, потому как кто-то рядышком вздохнул, кто-то ойкнул, но чувств лишаться не стал, что было весьма благоразумно.