К столбику лестницы был пришпилен листок, исписанный решительным тетиным почерком:
Решили, что вам надо побыть наедине с домом. Не спешите. Мэтью может занять бывшую комнату Эм, твоя тоже готова.
Решили, что вам надо побыть наедине с домом. Не спешите. Мэтью может занять бывшую комнату Эм, твоя тоже готова.
Эм приписала внизу свой постскриптум:
Пользуйтесь родительской спальней.
Пользуйтесь родительской спальней.
Наверху было тихо. Все двери, даже в гостиную, стояли открытые и держались спокойно, не болтаясь на петлях.
— Хороший знак, — заметила я.
— То, что они оставили нас вдвоем?
— Нет, тишина. Дом способен выкинуть какой-нибудь номер при появлении незнакомца.
— У вас тут нечисто? — Мэтью с интересом оглядывался по сторонам.
— Ясно, что нечисто, раз мы все ведьмы. Но дело не только в этом. Дом, он… живой и реагирует на гостей по-своему. Чем больше внутри Бишопов, тем хуже его поведение — вот почему Эм и Сара ушли.
На периферии моего зрения подрагивал световой блик. У камина в гостиной сидела в незнакомом кресле-качалке моя давно усопшая бабушка — я уже не застала ее в живых. Молодая и красивая, как на свадебной фотографии, что висела у нас на лестнице, она улыбалась мне.
— Бабуля? — сказала я робко, невольно улыбнувшись в ответ.