— Какие же вы, Блэки, жизнерадостные! — фыркнула Лили.

— Это — да, — согласился Регулус.

Какое-то время они молчали. Лили старательно прислушивалась, но никаких обнадёживающих звуков уловить не могла.

Молчание действовало на неё угнетающе. И она снова заговорила:

— Ты любишь Нарциссу?

Регулус посмотрел на неё так, словно она сморозила либо глупость, либо неприличность.

— С какой стати мне это с тобой обсуждать?

— Просто твой кузен Розье утверждал, что ты к ней не безразличен и просил меня поговорить с ней об этом.

— Эванс, не знаю, за что остальные не любят магглов, меня лично раздражает ваша бесцеремонность.

— Ну, это с моей подругой Мери не общался. А она чистокровная, между прочим.

— Ладно, если тебе так хочется потрепаться на эту тему и ты считаешь нормальным лезть в душу к человеку, с которым едва знакома: то — да, я люблю мою кузину. Было время, мы с ней оба надеялись, что наши чувства получат достойное продолжение, но Малфои заплатили больше, а чего мы там оба хотим ни для кого значения не имеет.

— Андромеду и Сириуса запреты не остановили. А ведь они не теряли за своё послушание так много, как вы.

— Нарцисса не Андромеда, а я — не Сириус. Своим поступком он разбил сердце нашей матери, я всё, что у неё осталось. К тому же я теперь последний гарант того, что состояние нашей семьи не уйдёт к другой ветви. Состояние и титул, так же, как и магические артефакта, у магов наследуются по мужской линии. Предав семью, Сириус оставил право наследования за мной. Но если я пойду по его стопам, знаешь, кто следующим унаследует Блэквуд?

— Нет.

— Джеймс Поттер. Да, именно он ближайший по крови к Блэкам — сын Дореи Блэк, в замужестве — Поттер. А я его ненавижу. Я никогда не позволю, чтобы состояние моей семьи досталось этому отъявленному идиоту.

— Ты плохо знаешь Джеймса. Он вовсе не идиот. И я буду сильно удивлена, что он обрадуется такому повороту событий.

— Чувства, Эванс, это всего только чувства. Долг стоит выше. И ему нужно следовать. Делать, что хочешь — прерогатива таких, как ты. В этом вам можно даже и позавидовать.

— В твоём изложении это звучит почти мило, — скривилась Лили. — Но как вспомню ваши жаркие объятия с кузеном, так невольно задаюсь вопросом — повиновение долгу движет тобой или что-тои иное?

— Все, что было между мной и кузеном, ты в тот вечер видела. Ничего большего не было никогда.

Казалось, воздуха не осталось вовсе. Их голоса звучали глухо, на коже выступал пот, хотя было далеко не жарко.