Я понимаю вас, ваше высочество. Как никогда.
Поцелуй закончился, Иван погладил меня по щеке. Взглядом цепляясь за знакомый пейзаж, я вдруг осознала, что мы уже у Зимнего. Рядом шла та самая горсть демонстрантов. Мы нагнали их.
– Надо же, женская партия, – хмыкнул Бортников, а я вгляделась в воинственные лица, выглядывая среди революционерок Настю. Денских не было.
«Признательные показания», значит ли это, что и она в Тюрьме?
Широкая Нева, и сияющий на шпиле ангел. Коляска остановилась у полосатой будки охраны, та была пуста. Мы проехали узкий мост через Кронверкский.
Тыльной стороной ладони я отерла со лба испарину. Коляска шла вдоль высокой крепостной стены в сторону арки, и чем ближе мы подъезжали, тем отчетливее и громче становились слаженные крики толпы.
Пальцы закололо, я медленно выдохнула. Ожидание. Ожидание. Un, deux, trois…
– Странно… – услышала я беспокойство в голосе Бортникова. – Ну-ка, стой, любезный! – приказал он.
Лошадь остановилась, не доехав до въезда на площадь самую малость. К коляске нашей шел одетый в форму мужчина и, быстро делая затяжку папиросой, приветственно кивнул адвокату.
– Иван Петрович, вы бы разворачивались, – покачал он головой.
– Что такое?
«Казнить! Долой!» – раздавались визгливые бабьи призывы. Охранник скривился, Бортников дернул щекой.
«Разошлись!» – громкий крик, выстрел в воздух.
– Приказ пришел – стрелять Милевского. Тут военные стояли, немного, пятнадцать человек, они, конечно, грудью встали. А мы чего, наше дело маленькое, стали начальства ждать.
– И что же начальство? – сквозь зубы уточнил Иван.
– Начальство заперлось, и тоже ждут, – махнул мужчина рукой. – До Благой Зинаиды вон дождались.
– И где теперь князь?
– Так … в бастионе. Трое там у входа встали, пророка от тюрьмы отгонять.