До ее крика, задолго до него, почти с самого начала его рассказа я понял, что он расскажет и сидел и ждал знакомого приступа злобы — ждал застилающих глаза красных пузырей но… Так и не дождался. При ее крике Кот вскочил на диване, выгнул спину и уставился… Не на них — на меня. Я посмотрел в его распахнувшиеся глаза с расширяющимися зрачками, и то ли от ее крика, то ли от этих черных кружков у меня в голове словно соскочил какой-то рычажок, и я понял…

Так уже было один раз, здесь, в этой самой квартире, когда она сказала, они же все равно говорят «мяу», и я тогда вдруг выхватил малюсенький кусочек того большого, какую-то крохотную частичку того целого, что видел в детстве во сне и что…

Сейчас произошло почти то же самое, только намного сильнее и больше. Это было там, это…

Их нельзя убивать, их нельзя обижать…

Я смотрел в глаза Коту, он сел, не спуская с меня внимательного взгляда, и у меня…

У меня не было никакой злобы и… Это невероятно, невозможно, но вместо злобы и ярости, я ощутил что-то похожее на сочувствие к человеку, много лет назад убившему мою первую в жизни кошку, моего первого маленького Зверя, наверняка так и не понявшего, почему и зачем его убивают… Это немыслимо, но я почувствовал что-то, похожее на жалость к хозяину этой квартиры, хозяину Рыжей и в данный момент хозяину моей судьбы — ведь он, правда, мог мигнуть и…

Не мог.

По сравнению с тем большим, кусочек чего я неизвестно откуда выхватил (не из слов Рыжей — ее слова лишь сдвинули у меня в мозгу какую-то заслонку, мешавшую ухватить это), Ковбой вместе со своими охранниками, сейфами, казино и со всей своей властью был каким-то жалким… Нет! Не жалким, не ничтожным, а просто… маленьким.