(темный двубортный костюм, такой строгий, к нему бы зонтик и… котелок…)

кровоточащему обрубку. Нет, с одной стороны отвалилось два кусочка — две ноги в темных брючинах, срезанных как ножом выше коленей. Кровь лилась из двух обрубленных ляжек и хлестала густым потоком из отрезанного куска туловища (как раз по середине грудной клетки) и сливалась с темно-красным песком, быстро растворяясь в нем, сливаясь не в него, а с ним, словно превращалась в такой же песок…

— Бежим! — выдохнула мне в шею Рыжая. — сейчас она прикончит его! Быстрее…

Мы повернулись и побежали, увязая ногами в песке, с трудом преодолевая пологий подъем (странно, в том детском сне красная пустыня была вся ровная, а тут почему-то какой-то склон…), нет, мы не бежали, а… Почему-то медленно шли, медленно брели по песку, не оборачиваясь и прислушиваясь к тишине за нашими спинами, ожидая снова услышать тот пронзительный вой «сирены». Но шли мы не очень долго, и остановились не от воя, а от…

Сзади раздался… свист… Нет, шорох… Нет…

Шипение.

Словно зашипела готовая разорваться громадная кастрюля-скороварка, величиной с бензиновую цистерну, выпускающая через клапан в крышке последний перед взрывом пар.

Мы медленно повернулись, и рядом с огромным «валуном» я увидел… Заслоняя весь горизонт, там сидела… Сидел…

* * *

Вытянув вперед слегка пригнутую, но все равно закрывавшую висевший высоко в пустоте красный диск, голову, раскрыв невероятную в своей жуткой, немыслимой величине и красоте пасть, обнажив чудовищные, сверкающие снежной белизной