Светлый фон

(валуны?..)

валуны?..)

висящий в пустоте наверху багрово-красный

пустоте

(круг?… Тарелку?..)

круг?… Тарелку?..)

диск и склонившуюся надо мной Рыжую, без плаща, в разошедшемся на груди халатике, босую

(где ее босоножки, она же была в босоножках, таких… без задников, вроде сабо…)

(где ее босоножки, она же была в босоножках, таких… без задников, вроде сабо…)

и дрожащую мелкой, противной дрожью.

— Где мы? — тупо спросил я, хотя уже понял, где мы, и не ждал от нее никакого ответа, потому что она не могла этого понять, не могла знать, не могла видеть мой старый детский сон и… Вообще не могла быть здесь, но…

где она быть

Она была.

Повинуясь ее тянущей руке, я послушно встал, повернулся и метрах в пятнадцати от нас увидел сидящего в раскорячку на песке, спиной ко мне, Ковбоя, а неподалеку от него — стоящего на коленях, боком к нам, охранника, «ствола», с изрезанной, кровоточащей физиономией, ухватившегося обеими руками за неровный кусок стекла, торчащий у него из горла, и издающего какие-то странные звуки, похожие на бульканье засоренной ванны,

(разве может засориться «Джакузи»?..)

(разве может засориться «Джакузи»?..)

пробитой, наконец, вантузом.

— Идем, — прошептала Рыжая, потянув меня прочь от них, и я послушно двинулся за ней, попятился, не отрывая глаз от Ковбоя и его телохранителя и чувствуя, что мои ноги бредут не по ровной поверхности, а одолевают пологий подъем, увязая в рыхлом, сухом песке.