Светлый фон
…Говорить все труднее, боль выжигает внутренности, сжимает горло стальными тисками, но он должен. Покаяться, снять с души камень… Еще чуть-чуть, успеть рассказать самое главное. Теперь, на пороге смерти, уже можно…

Боль отпускает, но это не капитуляция, а всего лишь милость победителя. Как же радостно, как же горько, стоя у последней черты, услышать: «Дедушка, не уходи!»

Боль отпускает, но это не капитуляция, а всего лишь милость победителя. Как же радостно, как же горько, стоя у последней черты, услышать: «Дедушка, не уходи!»

Слишком поздно… Ничего, они молоды, у них впереди долгая и счастливая жизнь, а он уходит не в никуда, он уходит к своей Наталье. Вот она присела рядом с Мартой, улыбается ласково, как в далекой юности, касается его небритой щеки прохладными пальцами.

Слишком поздно… Ничего, они молоды, у них впереди долгая и счастливая жизнь, а он уходит не в никуда, он уходит к своей Наталье. Вот она присела рядом с Мартой, улыбается ласково, как в далекой юности, касается его небритой щеки прохладными пальцами.

— Здравствуй, Наталья… — слова срываются с губ сизыми облачками.

— Здравствуй, Наталья… — слова срываются с губ сизыми облачками.

— Здравствуй, Аким. Я ждала тебя…

— Здравствуй, Аким. Я ждала тебя…

Эпилог

Эпилог

Предновогодняя суета подкралась неожиданно. Наверное, живи они с Мартой в городе, то почувствовали бы приближение праздников раньше, но здесь, на даче, время текло по своим собственным законам.

Ощущение праздника вместе с лохматой елкой, бутылкой коньяка и ящиком рыжебоких абхазских мандаринов принес в их дом Лысый.

— Братья и сестры! — заорал он с порога. — С наступающим вас Новым годом!

— Не рановато ли, брат? — Арсений перехватил у друга бутылку, скосил взгляд на дисплей настенных часов. — До Нового года еще три дня.

— А порепетировать?! — Лысый аккуратно пристроил в углу елку, поцеловал в щеку Марту, потрепал за ухом радостно и нетерпеливо поскуливающего Грима. — Вот мы сегодня проведем генеральную репетицию, потренируемся украшать елку, поводим хороводы, а потом с чистой совестью приступим к официальным празднованиям. — Как рука? — он кивнул на давно уже зажившее запястье Арсения.

— Нормально, как видишь, — усмехнулся Арсений. — Сколько можно спрашивать? Почти три месяца прошло. Тут любая рана заживет.

Пожалуй, про любую рану он погорячился, и тоска, нет-нет да и проскальзывающая во взгляде Марты, лучшее тому доказательство. Увы, с душевными ранами дело обстоит далеко не так просто, и время тут не всегда лучший лекарь.

Перед внутренним взором незваными гостями встали события той роковой ночи. Не то чтобы Арсений сознательно старался все побыстрее забыть, но и вспоминать так часто ему не хотелось. А оно вот… все вспоминается…