УжасыМузы дождливого паркастр 236
Светлый фон
Теперь у Акима оставался один-единственный смысл в жизни. Он должен раз и навсегда разобраться с окаянным наследием Саввы. Уничтожить проклятье, защитить Марту. Озарение пришло в тот момент, когда Аким убирался в рабочем столе. Альбом для набросков был куплен им несколько лет назад, но нарисовать хоть что-нибудь на хрустких мелованных страницах не хватило духу. Этот альбом, прощальный привет его молодости и немой укор его нынешней трусости, был заполнен его собственной рукой больше чем наполовину. С каждой страницы на Акима смотрела Наталья. Или Урания?.. А одежда была в мраморной крошке… А руки в кровавых мозолях… И ночи казались до самого донышка заполнены чем-то ускользающим, отнимающим силы…

Кто-то воровал его жизнь. Кто-то нагло и бесцеремонно пользовался его телом, навыками и талантами, чтобы подвести Наталью к последней черте. Осталось лишь найти того, кто способен на такое злодейство.

Кто-то воровал его жизнь. Кто-то нагло и бесцеремонно пользовался его телом, навыками и талантами, чтобы подвести Наталью к последней черте. Осталось лишь найти того, кто способен на такое злодейство.

Пыльные часы в архиве фонда Саввы Стрельникова, черно-белые — над семейными альбомами, бессонные — над библиографией врага, пахнущие лилиями — у ног каменной Урании. Это Урания подсказала ему разгадку, взглядом из-под полуприкрытых век указала на колонну. Он уже почти забыл про тайник. Забыл, а благодаря Урании вспомнил.

Пыльные часы в архиве фонда Саввы Стрельникова, черно-белые — над семейными альбомами, бессонные — над библиографией врага, пахнущие лилиями — у ног каменной Урании. Это Урания подсказала ему разгадку, взглядом из-под полуприкрытых век указала на колонну. Он уже почти забыл про тайник. Забыл, а благодаря Урании вспомнил.

Задняя стена ниши была проломлена, в пролом этот можно было запросто просунуть ладонь. Морщась от холода и накатившего вдруг отвращения, Аким пошарил в проломе. Пальцы коснулись чего-то хрупкого, неживого. Оно и было неживым — то, что он вытащил из пролома. На истлевшей, выбеленной временем человеческой фаланге маслено-черным поблескивал массивный перстень.

Задняя стена ниши была проломлена, в пролом этот можно было запросто просунуть ладонь. Морщась от холода и накатившего вдруг отвращения, Аким пошарил в проломе. Пальцы коснулись чего-то хрупкого, неживого. Оно и было неживым — то, что он вытащил из пролома. На истлевшей, выбеленной временем человеческой фаланге маслено-черным поблескивал массивный перстень.

Нет, Аким не испугался. После смерти Натальи он не боялся уже ничего. Вгрызающееся в душу отчаяние придавало сил, заставляло торопиться, направляло по верному пути. Перстень был памятный, Аким не раз видел его на фотографиях и портретах Саввы, но Савва давно гниет в земле, кто замурован в колонне? Кто охраняет покой мертвых муз?