– Когда ты сегодня спустилась по лестнице, – тихо и немного хрипло сказал Джулиан, – я захотел нарисовать тебя. Нарисовать твои волосы. Я подумал, что мне нужно использовать титановые белила, чтобы правильно передать цвет, чтобы показать, как они сияют на солнце. Но у меня все равно ничего не получится. В твоих волосах так много цветов. Там не только золото, но и янтарь, и солнце, и карамель, и пшеница, и мед.

Обычная Эмма бы пошутила. «Неужели у меня на голове тарелка мюсли?» Обычная Эмма и Обычный Джулиан посмеялись бы над этим. Но это был не Обычный Джулиан, это был Джулиан, которого она никогда прежде не видела, Джулиан, чувства которого читались в изящных чертах его лица. Эмма ощутила волну отчаянного желания, которое, как бледное пламя, плескалось в его глазах, которое было затеряно в резких линиях его скул, в поразительной мягкости губ.

– Но ты никогда меня не рисовал, – прошептала она.

Он не ответил. Он был в агонии. Его сердце стучало в три раза быстрее обычного. Эмма видела, как бьется жилка у него на шее. Его руки не двигались; Эмма чувствовала, что он хочет удержать ее на месте, не позволить ей приблизиться ни на миллиметр. Пространство между ними было словно пропитано электричеством. Пальцы Джулиана слегка шевельнулись. Он медленно опустил другую руку, провел ею по всей длине волос Эммы и коснулся кусочка кожи, обнаженного глубоким вырезом платья.

Он закрыл глаза.

Они уже не танцевали. Они стояли на месте. Эмма едва дышала. Руки Джулиана скользили у нее по спине. Джулиан прикасался к ней тысячу раз: на тренировках, в битвах, при залечивании ран.

Но он никогда не прикасался к ней вот так.

Казалось, он очарован. Казалось, он знает, что очарован, и всеми силами души пытается бороться с наваждением. Внутри у него как будто бушевала борьба.

Эмма чувствовала ее отголоски в его частом пульсе, в его неуверенных руках у себя на талии.

Она шагнула чуть ближе к нему. Он ахнул. Его грудь поднялась и слегка коснулась ее груди сквозь тонкий материал ее платья. Ее будто пронзили электрическим током. Все мысли вылетели у нее из головы.

– Эмма, – задыхаясь, произнес он.

Его руки дрогнули, как будто он получил неожиданный удар. Он потянул Эмму к себе. Она прижалась к нему. Толпа вокруг слилась в единое пятно света и цвета. Его голова опустилась поверх ее. Они задышали в унисон.

Ударили цимбалы – громко, оглушительно. Они отпрянули друг от друга, и двери театра распахнулись. Комнату залил яркий свет. Музыка стихла.

Затрещал громкоговоритель.

– Все зрители приглашаются в театр, – сказал чувственный женский голос. – Лотерея начинается.