– Ты просто повел себя по-свински. – Эмма спрыгнула с кровати, подошла к туалетному столику, чтобы снять сережки, и посмотрела на Джулиана в зеркало. – И я понимаю почему.
Джулиан изменился лицом. Сначала в его чертах промелькнуло удивление, а потом они стали непроницаемы.
– Почему же?
– Потому что ты переживаешь, – объяснила Эмма. – Тебе не нравится нарушать правила, и ты считаешь, что отправиться к Грачу – плохая идея.
Он вошел в комнату и сел на кровать.
– Так вот как ты обо мне думаешь? – произнес он. – Эмма, раз нам нужно пойти к Грачу, я готов. Я с тобой. На все сто процентов.
Эмма посмотрела на свое отражение в зеркале. Длинные волосы не скрывали Меток на плечах. У нее были мускулистые руки, сильные, жилистые запястья. Всю ее кожу покрывали шрамы – старые белые штрихи исчезнувших рун, длинные полоски порезов и мелкие ожоги от кислотной демонической крови.
Она вдруг почувствовала себя старой. Не семнадцатилетней девушкой, в которую превратилась двенадцатилетняя девчонка, а по-настоящему
– Прости меня, – сказала она.
Джулиан откинулся на спинку кровати. На нем была старая футболка и штаны от пижамы.
– За что?
«За то, что я чувствую». Она сдержала слова. Если она и мучилась от странных чувств к Джулсу, делиться с ним этим было ни в коем случае нельзя. Она сама должна была разобраться в себе.
Но ему было больно. Она видела это в изгибе его губ, в темноте его глаз.
– За то, что сомневаюсь в тебе, – ответила она.
– Прости и ты.
Он откинулся на подушки. Его футболка задралась, и Эмма увидела обнажившийся живот, сильные мускулы, россыпь золотистых веснушек у него на боку…
– Мне кажется, я никогда не узнаю, что случилось с родителями, – призналась Эмма.
Услышав это, Джулиан сел, и Эмма почувствовала облегчение.
– Эмма, – начал он и вдруг замолчал. Он не стал говорить: «Почему ты так говоришь?» Или: «О чем ты?» Или еще что-нибудь, чем люди обычно заполняют неловкие паузы в разговоре. Вместо этого он сказал: – Ты все узнаешь. Я в жизни не встречал такого упорного человека, как ты.