Да это и не подворье вовсе! Над головой раскинулось бирюзовое небо, на востоке поднимается рыжее солнце, заливаются утренние птахи, стрекочут насекомые, а высокий ковыль шелестит от дуновений ветра, щекочет руки и плечи…

Дворца нет! Только степь от края до края – и Виэльди на расстоянии вытянутой руки.

Если это предсмертные видения, пусть длятся как можно дольше!

Виэльди опустил Данеску на землю, но не разжал объятий. Не в силах оторвать взгляда, смотрел и смотрел на любимое лицо. В ее черных глазах сияла нежность, на губах играла такая светлая улыбка, что даже целовать их было страшно. Страшно было спугнуть эту тихую радость… Он и не поцеловал, только, слегка касаясь, приласкал большим пальцем и по-прежнему смотрел, любовался.

Рассветные лучи играли в черных волосах и казалось, будто вокруг ее головы сверкает золотистый ореол.

Такая щемящая нежность заполнила Виэльди, что он даже забыл, как дышать. Родная, любимая… наконец-то она снова в его объятиях, наконец-то он снова чует пряный и сладкий аромат ее тела!

Она провела рукой по волосам, заправила шелковистую прядь за ухо. Виэльди не выдержал, поцеловал его, чуть прикусив за мочку. Данеска вздрогнула, едва слышно простонала. Он откинул ее волосы на одно плечо, чуть наклонил ее голову вперед и коснулся губами задней части шеи, изящно изогнутой, скользнул по трогательной выемке…

– Виэльди… Мы дома, Виэльди? – спросила она, оглядываясь. – Видишь, там, вдали… Разве это передвижные дома стоят? Талмериды уже перебрались на зимовку…

Насколько он знал, еще нет, но, проследив за ее взглядом, и правда увидел шатры на горизонте.

– Значит, перебрались, – он улыбнулся. – Я ведь и сам давно не был на родине.

– Мне почему-то всегда больше нравилось жить на зимних землях, чем на летних. С самого детства.

– Я знаю, – Виэльди рассмеялся. – Ты еще до осени начинала канючить, выспрашивая у отца, когда уже переберемся на зимовку.

– А ты никогда этого не понимал.

– Конечно. Там земли обширнее, и скот приходилось далеко гонять.

– Ну, мне-то не приходилось! – она тоже засмеялась и легонько ударила его кулаком по груди. – Зато там… то есть здесь… красивее, чем на севере.

Они замолчали и, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза. Губы Данески приоткрылись, глаза заблестели, а чернота зрачков затопила почти всю радужку. У Виэльди кровь прилила к паху, штаны встали колом, жаркими волнами накатывало возбуждение.

– Виэльди… – шепнула Данеска.

Восторженность, звучащая в ее голосе, сделала влечение нестерпимым.

Стараясь не торопиться, он расстегнул серебряную пуговицу на вороте ее платья, спустил его с плеч, обнажая высокую грудь с дразняще торчащими сосками. Он коснулся их ладонями – набухшие, твердые, они защекотали кожу.