Возвращение в мир живых было болезненным. Сначала я думала, что это Фрида и Рдамор не отпускают меня и что это именно боль за них рвёт душу, но потом поняла: нет. Эта боль выворачивала не душу, а кости, будто кто-то собирался вырвать их все из моего тела.

Было больно, очень-очень больно… а потом Садхор перехватил меня так, чтобы я оказалась у него на руках, и прижал к себе.

И боль вначале отступила, а затем и вовсе пропала, сменившись ощущением теплоты и защищённости.

И вот тогда я заплакала. Просто заплакала, потому что мои нервы уже откровенно не выдерживали всего происходящего.

Я плакала всё то время, пока мы неслись прямиком в чёрные небеса, не ощущая холода. Плакала, когда после короткой вспышки вдруг стало тепло, а Садхор перестал стрелой лететь в небо – теперь он спускался к земле, медленно, неспешно и устало, молча позволяя мне выплеснуть через слёзы всё, что во мне накопилось за это время.

Вот только это были не просто слёзы, это была самая настоящая истерика.

Я не знаю, сколько времени прошло, не знаю, когда мы успели вернуться, просто в какой-то момент рыдания стихли, а я сама, всё ещё всхлипывая, вытерла глаза руками, подняла голову и с удивлением посмотрела на Садхора.

А он просто сидел и обнимал сжавшуюся меня, прижав к себе всем телом, и лишь гладил по спине и волосам.

Едва осознал, что я уже почти успокоилась, он нежно улыбнулся мне и тихо спросил:

– Что ты видела? – Его мягкий голос успокаивал, наверно поэтому я ещё раз шмыгнула носом, легла обратно Садхору на грудь и честно сказала:

– Девушку. И дракона. Её звали Фрида, а его…

– Рдамор, – перебил Садхор, вынудив меня снова оторвать голову от его очень удобной для полежаний груди, выпрямиться и удивлённо посмотреть в его серьёзные и такие родные глаза.

И я как-то вдруг забыла, о чём мы только что говорили и что вообще произошло. Это всё просто оказалось таким неважным и несущественным… а вот глаза с мерцающим золотым зрачком и бесконечной тьмой казались не просто важными, а самыми важными вообще из всего, что может быть в мире. Такие удивительно красивые, завораживающие, чарующие… а ещё злые, но я решила проигнорировать этот момент.

Как оказалось, зря.

– Мы с тобой не будем говорить о том, почему и как ты увидела моего далёкого предка и его любимую в момент их последней встречи, с этим в принципе и так всё понятно, – начал он совершенно нехорошим тоном, а потом вдруг прищурился, глядя на меня сверху вниз, и я поняла, что сейчас мне будет очень плохо. – Мы лучше поговорим о том, как в твою прелестную головушку пришла мысль использования рун, и я уверен, что АмонриФоргэш не была единственной, которые давным-давно не просто по чьему-то желанию запретили к использованию. Я тебе больше скажу, именно Рдамор Арганар их и запретил. Вот вернулся из Грани, убитый горем, добил выживших жриц и сразу после этого и запретил.