— Мастер Дюме… — я покрутила мысль на языке и всё же спросила: — имеет какое-то влияние на Летлиму?

— Они любовники, — спокойно, как бы между прочим, сказал Арден.

— Что?!

— Они любовники, — повторил он. — А ты не знала?

— Откуда бы?!

Он пожал плечами.

— Ну, это не секрет.

Какое-то время я сидела с глупым лицом, и даже начатую было косу забросила, — Арден по-кошачьи толкнул меня лбом в коленку, заставляя вернуться к волосам, а я шутливо почесала его за ухом. Тогда он, вздохнув, принялся рассказывать.

История любви оказалась скорее трагической, чем скандальной.

Сейчас уже сложно представить, но когда-то Летлима была молода. Как положено юной волчице, она училась в столичном университете, делала успехи в юриспруденции, работала в Совете под началом Второго Волка и была воздушной и романтичной идеалисткой.

Когда она влюбилась в колдуна, многие посчитали это блажью. Все знают, что дорога однажды приводит двоедушника к его паре; в то время было ещё довольно принято ждать этой встречи и не размениваться на «подделки под любовь», особенно — среди женщин. Все знают, что для колдунов священен брак, и однажды им вживляют в кисть зеркало, чтобы объединить кровь и рода.

«Пустая интрижка», сказал тогда Второй Волчий Советник, и посоветовал ученице не терять головы и побольше времени уделять учёбе. Увы, он плохо знал Летлиму.

Была весна, и столица стояла белая-белая от яблоневого цвета. Лепестки опадали волнами на брусчатку, летали в лучах майского солнца, пахли счастьем и волей к жизни, и Ночное Море было им по колено, и Лунный хребет можно было перейти налегке. Что может знать о людях Полуночь? Какое дело влюблённому юноше до права крови?

Она обещала ему, что даже запах пары не сможет затмить для неё настоящего чувства. А он привёл её ночью в родовой склеп, где поклонился запечатлённым в граните предкам и вернул им родовое имя.

Возьми мою кровь, — сказала он, разрезая ладонь над освящённым Тьмой огнём, — чтобы я стал верен своему намерению, чтобы разделил в усилиях и мыслях цель… чтобы ни действием, ни бездействием… чтобы был рядом в радости и в горе… и чтобы слова мои было нельзя отменить.

Заклинательство кажется красивой практикой, в которой дышит волшебство, — и вместе с тем, оно строже других наук наказывает за ошибки. Формула большого обязательства должна говорить об отмене этих слов, а не всех слов вообще.