Я нахмурилась.
— Наоборот?
— Было бы скучно, если бы там работала обычная физика, да ведь? Лис любит гоняться за солнечными зайчиками и жевать их и грызёт местную радугу. Ещё копает в том месте, куда она падает, и если копать достаточно долго, то там что-нибудь находится. Как-то раз мы нашли челоческий череп, а потом — бутылку ликёра, а потом — соломенную куколку. Это каждый раз очень весело.
Арден говорил мне это на ухо, и его дыхание щекотало кожу.
— А вот если бы ты рисовал карты, — не отставала я, — что бы там было?
— Туз, король, дама, валет и десятка, — не задумываясь, ответил Арден. — Флэш-рояль!
— Тьфу на тебя! — я пихнула его в бок локтём. — Я серьёзно!
Он насупился:
— Не знаю.
— Вот смотри, — я вывернулась из его рук, перелистнула бумаги на столе, вытащила чистый мятый лист и вручила Ардену его и карандаш. — Рисуй!
Он думал очень долго: на переносице пролегла длинная морщинка, чуть смещённая в сторону, туда, где у лиса тянется по морде белое пятно. Арден покрутил в пальцах карандаш, почесал им нос, вздохнул. Он выглядел не столько недовольным, сколько озадаченным.
Наконец, он решительно изобразил в центре нечто, отдалённо напоминающее дерево в исполнении трёхлетки, а у его корней — тёмную арку «норы». Оттуда к левому углу — сплошной клин треугольников-ёлок, пересечённых тропками, а в правой стороне идеально-круглое, обведённое по стакану, озеро с бантиком-рыбой. Ещё были корявые ромашки, подписанные как «маковое поле», всплошную исчёрканный угол «ча — ща» и что-то вроде перевёрнутых горшков, претендующих на роль холмистой местности.
Потом Арден вкривь-вкось изобразил поверх что-то длинное.
— Река? — уточнила я.
— Упаси Полуночь, — он содрогнулся. — Это радуга!
Надо сказать, рисовал Арден не просто плохо —
Зато сам Арден смотрел на свои художества с некоторой гордостью:
— Ну… как-то так?