И та, другая, была по самые брови влюблена.
Трис долго обдумывала суицид: кинуться с крыши? повеситься? утопиться? всё это звучало болезненно и ненадёжно, а уж быть рядом с волком инвалидкой было, кажется, даже хуже, чем просто быть рядом с ним. Она долго выдумывала, что бы такое можно было выпить лабораторное, чтобы наверняка и без больших мучений, и даже почти собралась с мыслями написать прощальное письмо.
И как раз тогда, ранним утром шестнадцатого декабря, когда Трис размазывала по лицу злые слёзы вместе с несмытой позавчерашней тушью для ресниц, в её квартиру пришёл он.
«Идите нахер,» — орала Трис, даже не подходя к двери.
Но он трезвонил и трезвонил, скотина, чтоб ему провалиться в Бездну и быть там сожранным крабами!
Трис распахнула дверь, как сварливая жена из колдовских анекдотов, — со сковородкой в правой руке и корявыми чарами в левой, но лестничная площадка была пуста.
Дверной звонок заклинили канцелярской скрепкой, — она так глубоко застряла внутри, что, выдирая её, Трис едва не сломала звонок. А под кольцом глазка была воткнута простая белая визитка с чёрными буквами, ещё пахнущая типографскими красками.
«Достали эти коммивояжеры,» — подумала Трис.
Но визитку взяла.
На лицевой стороне было напечатано обычное:
В голове Трис успело пробежать вялое: к кварталу приписано шесть многоквартирных домов, из которых четыре сдаются покомнатно внаём. И она откуда-то это знает, и имя «мастер Роден» тоже кажется подозрительно знакомым.
А потом она перевернула визитку. С обратной стороны печатного текста не было, зато отправитель написал там вручную, корявым, но уверенным почерком: