Старый Роннер Третий отжил свое.

* * *

Они занимались любовью, долго, медленно, чувственно, до исступления. А потом лежали рядом, и он гладил ее лицо — переносицу, губы, скулы, — будто слепой, который пытается запомнить чужие черты.

— Ты словно прощаешься, — прошептала Амелия. Голос отчего-то охрип и отказывался звучать громче.

— Рано прощаться, — откликнулся Рэймер и обнял ее крепче, прижавшись щекой к волосам.

Поза и обстановка располагали к тому, чтобы расслабиться и уснуть, однако теперь Мэл чувствовала себя напряженной, словно натянутая тетива.

— Что, ты думаешь, предпримет Сивер, взойдя на престол?

Монтегрейн усмехнулся.

— Понятия не имею, — попытался сказать беспечно, но он тоже был напряжен, она чувствовала. И все-таки заранее прощался, будто боялся не успеть.

Мэл крепко зажмурилась, сдерживая слезы, уже душащие, добравшиеся до горла, но еще не успевшие пролиться из глаз. Медленно выдохнула, заставляя себя успокоиться. Рэймер прав: рано. Нельзя сдаваться и отчаиваться заранее. Она ведь тоже не думала, что когда-либо будет счастлива, а ошиблась.

— Когда обычно происходит коронация? — спросила, взяв себя в руки.

Никто из них на своем веку не застал смену правителя — Роннер Третий занимал трон долгих сорок лет.

— Обычно через месяц-два. В зависимости от того, насколько прочно положение наследника и насколько он торопится на престол.

— Думаю, Сивер торопится.

— Угу, — мрачно согласился Монтегрейн. — Насколько я помню, по закону оговаривается самый ранний срок — две недели. Подготовка к похоронам, сами похороны, дни траура — и уже потом празднества по поводу нового правителя.

Две недели… Что ж, судя по тому, каким ей представлялся принц Сивер, ждать он не станет. Да и в народе наследник не пользуется популярностью, поэтому ему нужно поскорее узаконить свое место на троне, пока кто-то его не оспорил. Например, бастард, которого все упорно ищут. Не подтолкнет ли это Сивера поторопиться ещё сильнее, и не зайдет ли он слишком далеко в желании обезопасить себя?

Страшно. Пожалуй, впервые в жизни ей было настолько страшно. Долгие годы Амелия куда больше боялась за жизнь своего отца, нежели за свою. Но даже тогда у нее имелась иллюзия того, что она в силах его защитить — если будет подчиняться Эйдану, если принесет себя в жертву.

А сейчас? Сейчас никому не нужны ее жертвы. И вообще ничего не нужно. Они в ловушке. И каждый их шаг, направленный на то, чтобы избежать катастрофы, может получить ответ такой мощи, который не оставит после себя ничего.

— Мэл.

— М-м?