Потом вспыхнула боль.

Потом наступила темнота.

С четверенек Женя смог встать на колени. С трудом втягивая воздух, он попытался схватиться за одно из сидений, промахнулся и чуть не упал, но пальцы тут же вцепились в подлокотник… подлокотник, на котором кто-то оставил маленькую детскую перчатку. Казалось, мышцы на ногах вот-вот сведёт судорогой, но тяжёлые тренировки – пот, боль, лязг железа – принесли свои плоды: Женя начал подниматься, налегая на сидение, стараясь не переносить вес тела на раненую ногу. Он не помнил, как долго поднимался – минуту, две, три или целую вечность. В голове был всего один образ – подсвеченные молнией серые глаза, горящие ненавистью и яростью, которые бывает только у брошенной, преданной женщины.

А тем временем шаги приближались.

– Вытащи этих двух и кинь в грузовик. С тёмненькой поосторожнее: она, быть может, ещё жива.

Салон автобуса выглядывал из тьмы, но каждый раз возвращался в неё, когда веки наливались тяжёлым свинцом. Наконец Женя встал, отпустил сидение и, шатаясь, двинулся к выходу, находящемуся рядом с водительским сидением. Он мог бы покинуть автобус через другой выход – тот, что находился ближе, по правую руку, – но мысли до сих пор путались, ясными оставались лишь серые глаза. Даже если весь мир потухнет, эти серые глаза не перестанут сиять. Ничто не способно одолеть такую магию.

Катя кричала – он это помнил. На него? На ту девушку, Владу? Или на всех сразу? Она кричала с неприкрытой ненавистью в голосе, так что, скорее всего, на него? Кого ещё она могла так ненавидеть? Только того, кто своими словами и своими поступками сделал больно, чертовски больно. Воткнул нож так глубоко, куда не добирался ни один предатель, ни одна тварь на этой Земле…но он смог. Смог охмурить взрослую женщину и сделать ей больно.

– Я не знал… – Ноги Жени подкосились, так что ему пришлось схватиться за поручни, чтобы удержать равновесие. Выход из автобуса приближался, но вместо него перед глазами были лишь два серых огонька, внутри которых клубилась боль. – Я не знал, что тебя изнасиловали. Если бы ты сказала раньше…

Это бы что-то изменило?

Он замер в окружении пустых сидений, тупо уставившись в никуда. Это был её голос, и он доносился не из головы. Он выходил отовсюду, всё окружение говорило им, и Женя подумал – почувствовал, – что именно так живые слышат мёртвых.

– Если б я знал, я был бы с тобой помягче. Я бы тогда не требовал правды.

Сидения грустно засмеялись, будто слышали подобное уже сотый раз. Этот смех принадлежал светловолосой женщине, с которой слишком жестоко обошлась жизнь. Этот смех пробирал до костей и пугал намного больше воев умирающих, потому что боль… притупленная боль слышалась в каждом выдохе.