– Главное, что записи обрываются. Это тоже было странно. То он весьма подробен, пишет порой о совершеннейших мелочах. То вдруг ни слова. Причем довольно долго. Когда он снова вернулся к записям, почерк стал уже другим. И чернила. И сама бумага. Честно говоря, мне показалось, что это все вообще другой человек писал.
– Еще один чернокнижник?
Ксандр задумался. Так и замер, прикрыв глаза и скрестив руки на груди.
– Тогда… эти записи я читал исключительно из любопытства. И порой пролистывал целыми страницами. Ну вот как-то не вязалось у меня с великим чернокнижником подробное описание коровьего стада, которое они встретили. Или жалобы на клопов в трактире. Да и… знаешь… действительно другой почерк. Жаль.
– Что?
– Эти записи сожгли. Потом. Мой… друг и наставник, он сказал, что так будет лучше. Что не стоит смущать неокрепшие умы. Что… лучше, если люди будут считать чернокнижников чудовищами, что не надо их очеловечивать. И что Сердце – слишком большое искушение. Ведь случается, что дети болеют. И даже у тех, кто способен позволить себе лучших целителей, все одно болеют. И человек, который любит своих детей, разве не согласится он обменять их жизнь на жизнь других? Мне это показалось весьма логичным. И я согласился. А теперь вот… память у меня хорошая. Но… что если и вправду другой? Если связать эту историю с тем, что знаем мы?
– Что вы знаете? – прозвучал такой тихий голос.
А дверь отворилась беззвучно, впустив демоницу. Та поежилась и обняла себя. И Ричарду захотелось тоже её обнять. Успокоить.
Сказать…
Вот что говорят в таких случаях, он понятия не имел. А Ксандр, смерив демоницу взглядом, сказал:
– Да вот… обо всем понемногу.
Глава 29 Где понемногу оживает прошлое
Глава 29
Где понемногу оживает прошлое
Слушала, я слушала и… вот еще чернокнижник добавился, который то ли один, то ли два. А… три с учетом того, которого с собой вироссцы притащили. Симпатий к ним поубавилось. Вот вроде приличные люди, а тащут в гости всякую погань.