То был парадокс. Восстановить прошлое, не понимая его – не вникая ни в его победы, ни в его поражения, – означало начать все сначала, а не идти вперед. Сейлок мог многому научиться у рун – но всем было бы лучше, если бы рунам больше не поклонялись. Сейлоку были нужны хранители, чтобы сдерживать власть короля, – но, быть может, отныне им следовало хранить не руны, а веру и справедливость.

Принцесса Альба – королева Альба – приняла его с распростертыми объятиями. Почти каждый день она просила его приложить ладони к ее животу, прислушаться к ребенку, что рос у нее внутри.

– Сегодня ты уже можешь сказать, дочь это или сын? – спрашивала она.

– У меня нет опыта в подобных делах, государыня, – всегда отвечал он. – Знаю только, что сердце у ребенка сильное и бьется ритмично… и потому я сказал бы, что это дочь. Сердце дочери… звучит по‐другому.

В утробе Гислы тоже слышалось биение сердца. Двух сердец. И Хёд готов был поспорить, что это мальчики. Братья.

– Мы назовем их Бальдром и Хёдом, – объявила Гисла, и он не сумел ее отговорить.

Он не привык быть настолько счастливым. И, быть может, никогда не привыкнет.

Он все лучше узнавал брата. В Байре не было ничего наносного. О себе он почти не думал. Он был неистов в исполнении своего долга, неистов в любви и кроток во всем остальном. Порой Хёд слышал могучее биение его сердца и вспоминал Банрууда. Сердце прежнего короля звучало так же, как сердце Байра, – то был звук бурливого моря и ветра, что стонет над ним и врывается прямо в пещеру, где вырос он, Хёд. Голоса у них тоже были похожими – в груди словно гремели и пересыпались мелкие камешки. Гисла повторяла, что голос Хёда звучит точно так же. Но сам он не слышал этого.

– Голоса у вас одинаковые. Теперь, когда Байр больше не заикается, это еще заметнее. Как раз поэтому много лет назад я поверила в то, что Арвин говорил правду.

Байра смущала правда о его отце.

– Наш отец был дурным человеком, – сказал он Хёду вскоре после своей коронации, когда изучал земли Сейлока.

Ему нравилось взбираться на крепостную стену и оглядывать лежавшие за нею просторы. А Хёду попросту нравилось быть рядом с ним.

– Да, дурным. Он причинил много горя. И много страданий, – отвечал Хёд.

– Тебя тревожит… что мы… его дети?

– Тревожило. Прежде. Но потом я вспоминал о тебе.

– Обо мне? – изумленно переспросил Байр.

– Да. Я давно знал, что ты сын Банрууда. И слышал много историй о мальчике из храма. Таком сильном. И добром. Я был связан с Банруудом, но еще был связан с тобой. И меня это радовало. Я этим гордился.

Байр промолчал в ответ и лишь обхватил шею Хёда сзади ладонью, сжал, словно медведь, от которого он вел свой род.