Разве будет хуже всего на свете, если я буду иногда с ним общаться? Он ведь не был Оскурой, и у Братства не было причин сомневаться в моей преданности только потому, что я иногда провожу время с Гарпией. Если бы они спросили об этом, я мог бы просто сказать, что пытался завербовать его, учитывая, что он был мощным засранцем-фейри. Да, я так и сделаю, если кто-нибудь сунет нос в мои чертовы дела. Ничего особенного. Не нужно об этом думать. Мы же не собираемся устраивать ночевки и драться подушками, черт возьми.

— Никаких заглушающих пузырьков! — заорал Леон, когда понял, что мы делаем, и пламя охватило мою шею, когда он, блядь, подпалил меня своей огненной магией. Габриэль воскликнул в то же время, и мы обернулись, оба рыча на него. — Брось это, или я скажу Элис, чтобы она не приходила, — предупредил Леон, и я обменялся с Габриэлем взглядом, который говорил, что он хочет выпотрошить Льва так же сильно, как и я в этот момент. Но мы также не увидим Элис, а все это дерьмо было ради нее, так что не стоило рисковать.

Я со вздохом опустил пузырек, и Леон одобрительно улыбнулся, пока мы продолжали работать над деревом. Когда все наконец было готово, Леон двинулся вперед, держа что-то в руках, и я скривился, рассматривая золотую звезду, которую он держал, с фотографиями наших лиц, наклеенными на каждую точку звезды с Элис на вершине. Где, черт возьми, он вообще взял эту мою фотографию? Она выглядела искренней, как будто он сделал ее сам, пока я смотрел в сторону в школе.

— Ты гребаный псих, — сказал я Леону, когда он поднял руку и установил звезду на верхушку елки.

— Это говорит змея-убийца, у которой на заднем дворе, наверное, больше трупов, чем у некоторых заключенных в тюрьме Даркмор, — бросил мне Данте.

Я усмехнулся, обнажив зубы. — Я убиваю, чтобы защитить свою банду.

— А я убиваю, чтобы защитить свою семью, — выстрелил он в ответ, подняв подбородок.

— Давайте не будем говорить о том, ради чего мы все убиваем, — легкомысленно сказал Леон. — Я уверен, что Габриэль убил бы, чтобы защитить свою крышу, а я убил бы, чтобы защитить сэндвич, так что мы все способны на убийство ради разумных вещей. Но есть одна вещь, ради которой мы бы точно все убили, и я думаю, вы знаете, что это такое, — он посмотрел между нами, словно требуя ответа от трехлетнего ребенка. — Кто-нибудь?

Мои руки сжались в крепкие кулаки, а яд капнул на язык. С меня хватит этого дерьма.