Я почти ощущаю, как в груди Мидаса гудит удовольствие. Слейд показал свое отношение – показал, что не желает рисковать моей жизнью.

Я царапаю Мидасу руку, пытаясь оторвать ее от шеи, но он держит слишком крепко, а от удара в спину я выгибаюсь от боли. Лезвие вонзается в кожу, прямо над зарубцевавшимся шрамом, в безмолвном приказе не дергаться.

Непроизвольно я перевожу испуганный взгляд на Дигби и понимаю, что мы оба вспоминаем тот день, когда Фульк так же прижимал к моей шее лезвие. Клинок другой и царь тоже, но угроза неизменна. К моему горлу прижато обещание смерти.

Но на сей раз Дигби меня не спасет.

Мидас держит меня крепче, начиная отступать назад, а я, не помня себя, оглядываюсь на стражников, которые его окружают, на напряженных членов Гнева, которые держатся на расстоянии, словно ждут приказ Слейда. На ошарашенного Дигби, переломанное тело которого до сих пор подхватывает фальшивый Рип.

– Уходите, или я перережу ей глотку, – угрожает Мидас.

Тело сковывает от страха. Никто не двигается.

– Ты ее не убьешь, – рычит Слейд. Не знаю, отрицание это или обещание.

– Если она не будет моей, то не будет ничьей, – от холодного, расчетливого тона Мидаса замирает сердце. Потому что я слышу в его словах правду. Он скорее убьет меня, чем позволит уйти. Мидас ставит наши жизни на то, что Слейд не станет рисковать, и он совершенно прав.

– Уходи сейчас же, Ревингер. У тебя тридцать секунд, или я ее убью.

Гнев озадачен. Фальшивый Рип смотрит на меня, и на его лице мелькает ярость.

Но Слейд не сводит с меня глаз.

– Воспользуйся лентами, – убеждает он, и из моего горла вырывается сдавленный всхлип.

– Я не могу.

Мидас притягивает меня еще ближе, с такой силой схватив за талию, что я задыхаюсь – особенно когда он насмехается:

– О, она тебе не сказала? Она потеряла эту привилегию.

Мидас кивает, и Слейд опускает взгляд на мою левую руку, вокруг которой еще повязана лента.

Лицо Слейда искажается в гримасе ужасной муки, и он снова смотрит мне в лицо.

– Аурен…

Щеки, будто огнем, обжигают слезы, а грудь раздувает от гулкого крика ярости, которая назревает как буря.