А потом он все испортил, превратил все мои теплые мысли о нем в горечь. Если бы не случилось той последней, прекрасной ночи, я бы позволила ему жениться на Имоджен и всего-то испытывала бы горькую боль, а не кипящую, ядовитую обиду.

Пока я думаю об этом, в моих мыслях проносится еще одно эхо. Если бы я только мог вернуться в прошлую ночь. До того, как узнал, что ты тоже меня любишь. Стереть все, что произошло после. По крайней мере, тогда я бы смог снять проклятие и не лишиться того, что для меня ценно.

Я ерзаю на стуле, не желая понимать, что он имел в виду. Почему из-за нашей совместной ночи ему было труднее пожертвовать своей неблагой формой? Разве не должно было стать проще от осознания, ради чего он приносит жертву? До моего признания такой выход из ситуации даже не мог прийти ему в голову.

Нина, должно быть, видит смятение на моем лице.

– Может, стоит позволить ему объясниться?

– Слишком поздно, – говорю я, и мой голос срывается. – Кроме того, это как раз ты слишком высокого мнения о других. Что бы он ни сказал, ему не удастся все исправить. Все кончено, и я больше не хочу о нем говорить.

– Тогда что насчет тебя? Ты действительно собираешься отказаться от своей мечты? Я знаю, что ты не хочешь быть просто чьей-то женой. Ты хочешь свободы и настоящей любви…

– Я не хочу любви.

– Я скажу, чего ты не хочешь. Гэвина Астона.

Во мне вспыхивает искра гнева, вырывающая меня из апатии.

– А что еще мне делать? Все, о чем ты меня предупреждала, сбылось. Отец выгонит меня, если я не приму руку мистера Астона, да и устроиться на работу в этом городе у меня уже не получится.

Нина встает со своего места только для того, чтобы опуститься перед моим креслом и взять меня за руки. Она смотрит с такой любовью и обожанием, что мне больно это видеть.

– Ты умна и красива, и ты ни разу не переставала бороться.

Я закрываю глаза, отгораживаясь от ее вида. Ее вера в меня слишком сильна, чересчур.

– Просто я так устала, Нина.

– Уставать нормально, – говорит она. – Но не смей сдаваться. Не позволяй искре погаснуть. Это твоя суть.

Я закрываю глаза и слушаю, как она поднимается на ноги и выходит из комнаты. Как только понимаю, что осталась одна, я открываю глаза и тут же начинаю рыдать. Я только решила, что слез не осталось, но вот реву в три ручья. И создается ощущение, что я не оплакиваю горе, а освобождаюсь. Когда слезы заканчиваются, меня охватывает то же чувство, которое я испытала после вальса с Эллиотом. То же самое, как и когда дочитала книгу о мальчике и собаке.