– Иди ко мне!

Он протягивает приглашающе ладонь, и стоит Еве встать со своего места, тянет к себе на колени.

Обвив руками за талию, лбом прижимается. Есть в этом простом жесте нечто такое… – сердце вздрагивает.

– Ты что это? – Ева касается губами его волос.

– Хочу убедиться, что ты реальна, а не снишься мне, – шепчет он, обжигая горячим дыханием. – Тысячу лет искал… Всю жизнь свою искал что-то и не знал, что ищу тебя. Лишь теперь понял.

– Ты только меня не потеряй больше! – Ева уже тянется к его губам, но всё-таки решается произнести то, что жжёт сердце огнём, звенит в душе весенней капелью. – Эрих… Я тебя люблю!

– О, Ева! – имя превращается в стон.

Он запускает руки под курточку, нескромно спускаясь с талии намного ниже, зацеловывая так, что голова кружится.

– Эрих… – смущается она, – смотрят же все…

– Смотрят, – фыркает он. Добавляет гордо и без тени раскаяния: – И пусть завидуют молча!

Смешно ему! А ей неловко…

Ведь, как подростки, дорвавшиеся до первого поцелуя – всё рано, что люди вокруг, белый день на дворе. Да и, в самом деле, что ей все эти незнакомые итальянцы…

Через час она покинет Неаполь, и никогда больше не увидит этих людей, и не вспомнит о них.

Зато запомнит навсегда, как они целовались, словно безумные, на чудесной набережной с видом на Везувий. Хотя… Везувий оба даже не замечают.

– Caffè… – раздается за спиной.

Ева снова вспоминает про смущение, пытается соскочить с его коленей, но Эрих удерживает, не отпуская ни на миг, просто кивает официанту – ставь, мол!

– Per te! – галантно раскланивается темноглазый парнишка.

Бросив недолгий знойный взгляд на Еву, ставит вторую чашку.

– E per la tua bella signorina![1]

Официант так откровенно пялится на них, что Ева с Эрихом мысленно соглашается – действительно: смотрят и завидуют.