И все же, когда Яков удалился на приличное расстояние и повернулся спиной, я тихонечко поднялась на ноги и метнулась к лестнице. Возможно, если бы не Лют, ослабивший меня своим заклинанием, и если бы не та гадость, которую мне вколол этот подлец, у меня что-то и получилось бы, а так… Он догнал меня на удивление быстро и на этот раз не ограничился парой оплеух. И мне хотелось бы сказать, что я стоически терпела и не позволила ему насладиться видом моих слез, но не стану врать. Я рыдала от страха и боли. И кричала. Очень громко, отчаянно надеясь, что наверху меня услышат и, если не спасут, то хотя бы спасутся сами.

Мотька рыдала вслух, цеплялась за ноги своего жениха и, размазывая по лицу кровавую юшку, смешанную со слезами, умоляла его опомниться. Глупая, как же она не видит, как не понимает, что докричаться до разума этого существа невозможно?..

И словно в подтверждение моих мыслей, Яков ударил мою подругу кулаком в висок, и та, замолчала, завалившись на пол.

– Фух, наконец-то тишина, – фанатик улыбнулся и заговорщицки мне подмигнул. – Достала, ей-Богу.

А потом вынул из нагрудного кармана миниатюрный шприц и приставил его к моей шее.

– Не на… – просипела я и задохнулась от оглушающей боли, потому что прислушиваться к моим желаниям, конечно же, никто не собирался. По ощущениям, кровь в моем теле превратилась в огонь, и теперь я горела изнутри.

– Больно? – с искренним любопытством в голосе поинтересовался Яков. – Не отвечай. Знаю, что больно. Чудесная штука, скажу я тебе. Разработка одного из «ангельских» химиков.

Мы называем ее «святая вода», за то, как здорово она действует на демонических выродков.

Ласково похлопал меня по щеке. По той самой, которая опухла от его ударов, а затем схватил за шиворот и потащил в центр зала.

– Вот так… Положим тебя тут, на пересечении линий… Дай-ка сюда свою ручку. Надо сделать маленький надрез. Не понимаешь, зачем? Глупышка… твоя живая кровь станет лучшим катализатором… Жаль, что я этого уже не увижу.

Я смотрела, как он достает из кармана брюк перочинный нож, не отводила глаз, когда он проводил им по моему запястью, но ничего не чувствовала, кроме страха.

Яков вскрыл вены на второй моей руке и отошел, чтобы передвинуть тела Матеуша и Матильды, что-то бормоча себе под нос… А я лежала, не чувствуя холода, исходящего от пола, и с каким-то отрешенным равнодушием смотрела, как из меня вытекает кровь и тонкими, неторопливыми струйками бежит по начертанным узорам, окрашивая их в алый.

Было что-то дикое в том, как направленно бежали эти ручейки, не растекались по полу, а, будто подвластные чужой воле змейки, стремились к одной, им ведомой цели.