— Любой мужчина, у которого хватит смелости назвать меня уродиной в лицо, несомненно, достаточно храбр, чтобы стать королём, — прервал его голос за дверью, наполненный смехом, любовью и светом.

— Мама! — Солейл спрыгнула с кровати в объятия матери, её косы развевались за спиной. — Ты, правда, не разозлилась, что он назвал тебя уродиной?

— О, я была в ярости. Но я также знала, что он не имел этого в виду.

Мама улыбнулась, поцеловала Солейл в лоб и игриво посмотрела на мужа.

— В конце концов, он не был слепым. А ты должен быть таким, если думаешь, что я менее чем великолепна.

— Гордое создание, — с любовью пробормотал папа, вставая, чтобы поцеловать маму.

— Честное создание, — поправила она. — Я знаю, кто я такая, вот и всё.

— И я знаю, кто я такой, — папа уткнулся носом в мамины волосы, самая мягкая из улыбок украсила его губы. — Полностью влюблён в мою прекрасную, тщеславную жену.

Мама фыркнула, шлёпнув его по груди тыльной стороной ладони, хотя её улыбка — как утверждала история — была такой же лучезарной, как летнее солнце.

— Я презираю тебя, король Рамзес.