Золотой свет и огонь.

— Я не знаю, — выдавил он.

Боги, то немногое, что, как он думал, он мог вспомнить, было похоже на лихорадочный сон, на кошмар.

— С ней всё в порядке?

— Она в порядке, — сказал Каллиас, пожимая плечами, но что-то в этом было не так.

Что-то, что казалось неопределенным или откровенно ложным.

Холодный ужас расцвел в животе Элиаса, но он подавил его. Сохранять спокойствие. Дышать. Что бы это ни было, мы это исправим. Она жива, это всё, что имеет значение.

— Похоже, ты не уверен.

— Нет, я, я просто… — Каллиас колебался. — Она не ранена, больше нет. Джер исцелила её. Но она казалась не в себе с тех пор, как вы все вернулись. Я думал, может быть, она беспокоилась о тебе, но она просто была… отстранённой. Ошеломлённой, может быть.

Что-то свернулось глубоко внутри него, узел страха, что-то, что ощущалось как воспоминание, тёмный клубок, в котором не было ничего полезного, кроме того, что что-то не так, не так, не так.

Ему нужно было подумать. Должен был вспомнить. Что-то случилось, когда он побежал искать Сорен, что-то…

Храм. Сорен, стоящая на коленях у алтаря, живая, но испуганная, что-то бледное и странное зажало ей рот.

Боль — взрывная и обжигающая, обжигающая, как огонь, даже несмотря на то, что сталь была холодной на его коже, его внутренностях, глубже…

Прощания. Он произносил свою последнюю исповедь у алтаря, который не принадлежал его богине.

Что-то проникает в него, под его плоть, обвивает холодными когтями его позвоночник. Треск, который эхом отозвался в его черепе, в виске, во всём мире.