Мой мстительный настрой вполне их устроил. Мне не обязательно было ставить их в известность о своих планах, однако я не могла быть уверена, что меня действительно не прикончат. А как будут разворачиваться дальнейшие отношения наших миров, мне неведомо. Возможно, моя смерть окажется во главе того самого раздора между Палагедой и Даорией и именно эта война приведёт к гибели царей, к тому самому концу, которого они так боялись. Я сообщила Совету архонтов о своих намерениях, решив, что им стоит быть готовыми к новой войне.

– Я провожу тебя, – не предложил, а скорее поставил меня перед фактом Морос, когда я вышла из зала, оставляя архонтов обсуждать дальнейшие риски.

Встречу для обмена Кая на меня назначили на завтра, и мне нужно добраться до Переправы. Я ничего не ответила, коротко взглянув на него. Прошло не так много времени, но раньше я дёргалась при виде настоящего лица Мороса, облика Жнеца, который ещё недавно снился мне в кошмарах. Иллюзорное лицо Дардана Хилла казалось более дружелюбным, но теперь я абсолютно спокойно смотрела на Мороса, а его образ давно покинул мои сны, вытесненный новыми кошмарами.

– Как они подстроили ловушку? Здание ведь твоё, – спросила я, пытаясь заглушить все эмоции и жестокие картинки из воспоминаний сухой логикой.

– Моё, но не всё. Этажи с их порталами принадлежат самим даориям и находятся под их защитой, хотя на тот вечер я настоял на присутствии личной охраны.

– И где они были?

– Их убили, все тридцать человек.

– Палагейцы?

– Лишь десять. Остальные люди, – поправил Морос, когда мы вышли на улицу.

Он поддержал меня под локоть, пока мы спускались по лестнице. У меня всё ещё часто кружилась голова, особенно при резкой смене освещения, а сейчас алые лучи заката ударили в глаза.

– Почему вы с Гипносом просто не убьёте там всех? – со сквозящим в голосе отчаянием спросила я. – Или хотя бы не освободите Кая?

Гипнос на этот вопрос так ни разу и не ответил, чем выводил меня из себя. Я дважды швырялась в него вещами в доме на Переправе, проклиная всеми словами.

– В письме даории заверили, что он жив, – знакомо среагировал Морос. – Они дали ему противоядие.

– От человеческого металла нет противоядия. Это значит, что они либо врут, либо он мучается от отравления все эти дни, а Гипнос ничего не делает! – рявкнула я, и дыхание сбилось, пульс вновь подскочил.

Мне нельзя злиться. Нужно успокоиться, иначе могу отключиться. Проигнорировав обвинения, Морос помог мне сесть в экипаж – от езды верхом я пока отказалась.

– Не думай так о Гипносе. Я говорил, что нет в этом мире ничего, что он любил бы больше, чем своих детей, – напомнил Морос, рукой убрав чёрные волосы назад.