Многоликий насмешливо глядел с иконы…

* * *

Теос чувствовал себя словно в каком-то дурмане.

Нет, не под опиумом, тот весь выветрился. Он был словно пьян от всего происходящего. Словно все это происходило и с ним, и с кем-то другим… он отлично все помнил, он это, наверное, никогда не забудет. И свои попытки сопротивления, и глаза Ивара, злобные, радостные, глаза человека, который дождался мести, и хватку пиратов, и боль от металлических штырей, и жуткую безнадежность… умирать не хотелось, но умирать придется. И больно, разве что его добьют из милости – и даже этого пока нельзя, потому что ответственность перед людьми не отпускает, не дает уйти. И глаза женщины… яркие, золотые, с искристой радужкой, и ее голос, который звал из серого тумана.

И пробивалась сквозь эту серость и хмарь рубиновая дорожка, и шел он по ней, словно по каплям живой человеческой крови, а капли перекатывались под ногами…

Старая сказка из тех, что уже и забывать начали.

Двуипостасные.

И он теперь тоже…

– Кто я?

Феликс понял все правильно.

– Барсук.

– Никогда бы не подумал.

– Так и я на мышку не очень похож, – Феликс так оскалился, что все вампиры мира посчитали бы за честь принять его в свои ряды. Но об этом исс Шент промолчал.

Да и вообще промолчал, потому что вокруг – ЗАОРАЛИ!

Вот сколько людей во дворе было, столько и заорали, кинулись к нему… и то! Унесли в церковь прибитого к двери, умирающего, обессиленного болью… а он тут на своих ногах идет и отлично себя чувствует, и смерть тоже временно отменяется?

Похоже на то!

Вот все и заорали, и кинулись, и принялись интересоваться, что и как, у бедняги даже голова закружилась.

– Спокойно! – переорал всех Феликс. – Второй раз боги не смилуются! Чего тут непонятного, молился человек, да не о себе, а о вас всех, да искренне, вот боги свою милость и даровали!

Люди останавливались и переглядывались.

Ну, так-то… Боги, оно конечно… а так тоже бывает? А чего раньше такого не было?