– Дерутся?! Где? Почему вы не вмешались?!

– Никто не дерётся, матушка. Мы просто разговаривали.

Сердце ёкнуло так сильно, что его удар зазвенел у меня в ушах. Я снова уронила деревянную ложку и рефлекторно вскочила со своего стула. Сильтан, сидящий сбоку, усмехнулся, но я не смотрела на него – я смотрела только на Соляриса, вошедшего в обеденный зал и зализывающего раны. Зализывал он их в прямом смысле: прижимал покрасневшие костяшки пальцев ко рту, водя по ним кончиком раздвоившегося языка, но, заметив меня, отдёрнул руку и выпрямился.

Альта закусила верхнюю губу, чтобы сдержать улыбку, а Мелихор издала многозначительное «хе-хе» на пару с Сильтаном. Кочевник же, капающий соусом себе на подбородок, закатил глаза. Только Вельгару, вошедшему следом за Солом, было абсолютно плевать. Если бы он, проходя мимо, не толкнул Соляриса в спину, неизвестно, сколько бы мы ещё стояли так, уставившись друг на друга в нерешительности.

– Ты что, окаменел? Проходи уже!

Хоть Вельгар и обращался к Солу, но я восприняла это и на свой счёт: от всеобщего внимания у меня тоже ноги приросли к полу. Мне так сильно хотелось пренебречь всеми правилами приличия и заключить Сола в объятия, что пришлось сжать руки в кулаки, дабы сдержаться. Несмотря на ранение чёрным серебром и недавнюю драку со старшим братом, Сол выглядел как с иголочки: ни на белой рубашке из блестящей ткани с вырезом до груди, ни на сизых штанах не было ни пятнышка крови. Рваных дырок, впрочем, не было тоже – очевидно, Солярис, как и Вельгар, переоделся и привёл себя в порядок перед тем, как показаться матери. Это доказывали и волосы Сола, которые он в кои-то веки уложил самостоятельно, и его глаза, подведённые красным, как на пиру Вознесения.

– Рубин, – заговорил Солярис первым, и хотя нас с ним по-прежнему разделял широкий стол, от того, сколь ласково звучал его голос, я почувствовала себя так, будто он всё-таки обнял меня. – Тебе уже лучше?

– Да, гораздо. А тебе?

Солярис кивнул, и на этом наше воссоединение завершилось. Заняв место напротив меня, которое столь удачно освободил Сильтан, Сол приступил к еде лишь после того, как Альта начала возмущаться, что провозилась за сбором его любимого тростника целый день, а он имеет совесть воротить нос. Но Сол вовсе ничего не воротил – он просто был слишком увлечён тем, что смотрел, как я с трудом жую перчёную и жилистую говядину. В это время он даже не моргал, что действовало, мягко говоря, угнетающе. Однако стоило мне посмотреть на Сола в ответ, как он тут же отводил глаза и стирал с лица любые эмоции, хотя бы отдалённо напоминающие нежность. Вместо этого на лице его тут же проступало чувство вины.