– Великанов я помню, рождённых из неба. Я помню плоды на ветвях волчьего древа…

Пускай я и не собиралась использовать сейд раньше, чем истечёт наш с Солярисом договор, я должна была подготовиться к любому исходу. Именно поэтому уже спустя день безделья я не только дословно вспомнила ритуал Хагалаз, но и выучила каждый петроглиф на стенах усыпальницы. Я также выучила каждый выступ, вырезанный в выбеленных костях, каждый угол монолитного саркофага и каждую свечу под потолком, которые научилась различать с закрытыми глазами по одному лишь аромату. Те тонкие, что капали воском на статую Дейрдре, обрамляя её голову короной, источали цветочную сладость, какая исходит от сирени или весенней вишни. Свечи потолще, что раскачивались по углам на тонких цепочках, пахли горечью водяного трилистника, а те, что дрожали над центром усыпальницы, – перечной мятой и гвоздикой, будто ты прогуливался по центру зимней Столицы. Именно под ними я, примеряясь, решила расположить зеркало, которое требовалось для ритуала Хагалаз. Правда, его ещё предстояло купить… Как и те две вещи, одна из которых олицетворяла бы тайну, а вторая – её разгадку.

В детстве весталка часто запугивала меня сказкой о маленькой Мариль – дочери вёльвы, которая, не в силах дождаться своего совершеннолетия, стала практиковать ритуалы сейда в тайне от семьи. Всё закончилось тем, что, наколдовав себе золотые косы, Мариль побежала через лес к матери, желая похвастаться новообретённым мастерством, и пала там жертвой охотника. Тот отрубил ей голову, чтобы продать золотые косы на рынке. «Знай, чем может обернуться то, что ты делаешь, иначе не делай вовсе», – поучала весталка. Но точно ли я знала, что делаю в этот раз? Вдруг я запомнила что-то неправильно? Вдруг я стану Мариль?

– Ты снова пахнешь воском и травами, – как всегда заметил Солярис, позволяя мне зарыться в бархатной ткани под его боком после того, как я весь день бродила по рынку, присматривая ритуальные дары, но так и не осмелилась ничего купить.

Забавно, что спальня Сола и впрямь напоминала гнездо. Как и в башне в Столице, всюду были разбросаны обветшалые вещи, в которых ни я, ни другие не видели той прелести, какую видел Солярис. В центре же, между нагромождением тумб, бочек и пыльных диковинок, всё было застелено одеялами разных цветов и размеров. Некоторые из них представляли собой обычные тряпки из мешковины в пёстрых заплатках и с торчащими швами, а некоторые – шёлковые отрезы из самого Ши и волчьи шубы, какие в Круге могли позволить себе лишь представители высокородных домов. Все эти ткани, скомканные и запутанные, образовывали огромную и мягкую подстилку с воронкой посередине, улёгшись в которую можно было почувствовать себя птенцом. Только вокруг всегда было темно – лишь потолок, под которым раскачивались болотные огни, служил источником света, – а в гнезде этом всё-таки жила никакая не птица, а дракон.