Всё вокруг переливалось и лоснилось так сильно, будто было соткано из шёлковых нитей. Изумрудная трава послушно расступалась ещё в ту секунду, когда ты только собирался сделать шаг, а бабочки с полупрозрачными крыльями звенели в полёте, как весенние колокольчики. Деревья в сиде тоже не шли ни в какое сравнение с деревьями земными: листья их были янтарными с серебряными прожилками, все одинаковых форм и размеров, и среди них зрели сердцевидные плоды, похожие на яблоки, но с бархатистой, как у персиков, кожицей. Ветер гладил меня по лицу, неся с собой их приторную медовую сладость. Простираясь до самого горизонта, лес будто бы звал за собой: там пели птицы дивными человеческими голосами и шуршали кусты с дикой смородиной, где притаилось несколько зайцев с оленьими рогами меж непропорционально длинных ушей.

Однако ничто из этого не завораживало больше, чем река цвета предрассветного неба, разделяющая лес с прекрасным островом Тир-на-Ног, витражные башни которого возвышались вдалеке.

– Госпожа впечатлена?

На корнях одного из янтарных деревьев развалился юноша в золотой маске с совиным клювом. Было сложно представить, как он вообще видит сквозь эти узкие прорези для глаз, в которых самих глаз не было видно вовсе. Маска закруглялась ко лбу, напоминая шлем, и приминала к затылку юноши рассыпчатые золотистые кудри, почти сливающиеся с ней. В широких штанах с поясом из драгоценностей и котте, на которой плясали узоры искусной вышивки, он сиял до того ярко, что слепило глаза. Даже в его начищенные сапоги можно было смотреться, как в зеркало. И лишь крылья из коричнево-рыжих перьев, разложенные за юношеской спиной, выбивались из общей картины, напоминая: это никакой не ярл и не высокородный господин. Это божество.

– Госпожа впечатлена? – повторил Совиный Принц, поставив локти на свои подогнутые колени. – Так впечатлена, что теперь нема? Неужто в том моя вина?

Я мотнула головой, выводя себя из ступора. Несмотря на то что я была бесплотным духом, тело ощущалось так же отчётливо, как и прежде: ноги, руки, пальцы… Из них ушла ядовитая слабость, что запечатлелась в моей памяти последней, и я чувствовала себя такой же сильной, как после крепкого целительного сна. На груди больше не было прорезей от драконьих когтей, а во рту не было вкуса крови. Не осталось ни боли, ни страха – только покой.

Я подошла к янтарному древу и склонилась в приветственном поклоне.

– Мир уцелел? – спросила я, не осмеливаясь поднять глаза на одного из четырёх богов, которому столько раз молилась и которого столько же раз проклинала от злости.