Каждый раз, когда Солярис расчесывал мне волосы, я вспоминала о прошлом. Сначала детство, когда он делал это впервые, неумело и грубо, скорее выдергивая локоны, нежели перебирая их. Затем я вспоминала день накануне сейма и редкие дни после, когда Матти отбыла в Сердце, а мои волосы отросли до той длины, что я не могла управиться с ними в одиночку. После же я вспоминала нашу свадьбу – не сам праздник, полный музыки и драконьих танцев под луной, а ту крепкую косу, какую Сол мне заплел. Согласно дейрдреанской традиции, такой же крепкой была его любовь ко мне и так же нежно, как он обращался с моими волосами, он клялся обращаться и со мной, своей женою, всю жизнь.

С тех пор Солярис заплел мне тысячу кос, и с каждым разом навык его улучшался: пальцы становились гибче и ловчее, движения мягче, и ни разу за долгие годы он не дернул меня за прядь так сильно, как сейчас.

Схватившись за ноющий затылок, я с немым возмущением обернулась к нему, сидящему на постели у меня за спиной. Тогда Солярис молча указал пальцем вниз, на воронку из сшитых и скомканных одеял, откуда тянулись маленькие цепкие ручки. Мои волосы раскачивались прямо над ними, но то и дело выскальзывали.

– Ах, ты тоже хочешь заплести мне косу, Джёнчу?

Джёнчу – так назывался «жемчуг» на драконьем языке, что было его именем истинным, причитающимся по роду, крови и трону – сонно зевнул в ответ, пробужденный не то моим голосом, не то бурей за окном, а затем снова потянулся вверх, к моим волосам. У самого они были светлые, как песок с морского дна, в котором вилось неестественно сверкающее золото. Бирюзовые глаза были тем сокровенным, помимо драгоценного имени, что королева Дейрдре даровала всем своим потомкам без исключения. Когда эти глаза впервые загорелись на фарфоровом лице с чертами до боли знакомыми, но не моими, то мне подумалось, что две части наших с Солярисом душ наконец-то обрели собственное тело.

– Ай, ай, ай!

Я наклонилась к Джёнчу за поцелуем, и он наконец-то получил желаемое – ухватился за мою прядь всем своим кулачком. Затем дернул на себя, как поводья, и повис. Солярис засмеялся, поправляя ему задравшуюся рубашечку вместо того, чтобы помочь мне. Поэтому, отцепив от себя Джёнчу и вернув того обратно в импровизированную колыбель, я первым делом взялась за костяной гребень, который Сол отложил на подоконник, и посмотрела на него серьезно.

– Знаешь, что-то ты больно веселый в последнее время.

– А чего ж не веселиться, когда дом – полная чаша? И дела все переделаны. Крышу починил, яблони обобрал, горох посадил…